(читает: Александр Дубина)
Если бы какую-нибудь хилую, чахоточную наездницу на кляче месяцами без перерыва гонял бичом перед неутомимой публикой по кругу манежа безжалостный хозяин, заставляя ее вертеться на лошади, посылать воздушные поцелуи, покачивать корпусом, и если бы эта игра под непрерывный гул оркестра и вентиляторов так и продолжалась в открывающемся все дальше туманном будущем под замирающее и вновь нарастающее хлопанье ладоней, которые на самом-то деле совсем не ладони, а паровые молоты, — тогда, может быть, какой-нибудь молодой галерочный зритель метнулся бы вниз по длинной лестнице через все ярусы, ринулся на манеж, крикнул бы «Стойте!» сквозь фанфары всегда подлаживающегося оркестра.
Но поскольку это не так, а красивая дама, белая и румяная, влетает сквозь занавес, который распахивают перед ней гордые униформисты; а директор, преданно ища ее взгляда, так и льнет к ней покорным животным; заботливо подсаживая ее на сивого в яблоках, словно она — его любимица внучка, отправляющаяся в опасное путешествие; никак не может решиться дать знак бичом; наконец, превозмогая себя, щелкает им; бежит с открытым ртом рядом с лошадью; следит в оба за прыжками наездницы; не может надивиться ее мастерству; пытается предостеречь ее английскими возгласами; яростно призывает держащих обручи конюхов быть предельно внимательными; перед большим сальто-мортале заклинает, воздев руки, умолкнуть оркестр; наконец снимает малышку с дрожащей лошади, целует в обе щеки и не может удовлетвориться никакими овациями публики; а сама наездница, поддерживаемая им, вытянувшись на цыпочках, в клубах пыли, с распростертыми руками, с запрокинутой головкой, хочет разделить свое счастье со всем цирком, — поскольку это так, галерочный зритель кладет лицо на барьер и, утопая в заключительном марше, как в тяжелом сне, плачет, сам не зная того.
(перевод С.Апта) (reads: Alexander Dubina)
If some Hilu, a cachotochki rider on Klyach for months without a break chased by beach before the tireless public in a maneja circle ruthless owner, forcing her to spin on the horse, send air kisses, swing the case, and if this game was under the continuous root of the orchestra and fans so and continued in opening fumbling future under the fading and newly growing flaming palms, which are not at all palms at all, and steam hammers - then maybe some young gallery viewer would dart down the long stairs through everything Tarus, rushed to the playpen, shouted "Stand!" Through fanfares always the parent orchestra.
But since this is not the case, but a beautiful lady, white and ruddy, flies through the curtain, which breaks proud uniformists in front of it; And the director, devothernly looking for her view, and pours into her submissive animals; carefully sprinkling her on the Sivo in the apples, as if she was his favorite granddaughter, going to a dangerous journey; I can not decide to give a sign of scatter; Finally, overcoming itself, clicks them; runs with an open mouth next to the horse; follows both jumping riders; can not put on her skill; Trying to warn her by English crips; violently calls on the hacks of hacks to be extremely attentive; Before the big flip mortal, I spell, waiting for hands, silence the orchestra; Finally, removes the baby with a trembling horse, kisses both cheeks and cannot be satisfied with any ovations of the public; and the horseman herself, supported by him, stretching on tiptoe, in the clubs of dust, with open hands, with a trapped head, wants to divide his happiness with the whole circus, - as it is so, the gallery viewer puts his face to the barrier and, drowning in the final march, as In a heavy dream, crying, not knowing himself.
(S.Aapt translation) Смотрите также: | |
