путешествия в рассветы до свертывания капилляров неба и бездонной темноты,
я воскресаю из пустоты, только когда запястье обжигают пальцы чьей-то руки,
а они чужие все,
чужие.
не поворачивайся спиной ни к людям, ни к зеркалам, снова найдешь проржавевшие ложью ножи,
не расплачивайся взглядом в глаза, они у тебя давно уже не живые, хоть и дрожью по коже.
в моей обители только наполовину пустые стаканы и терновое ложе.
ты можешь кричать, никто не поможет, даже стены, умеющие лишь падать на черепную коробку ночами.
до тебя здесь молчали, молчи и ты, искренность здесь не положена.
и ты оплываешь воском, увядаешь цветком, превращаешься в глупую головоломку,
и там где тонко, давно все оборвано ломкой по людям или по нелюдям.
сделать аборт, разрушить дом, срубить дерево - вот гимн моего поколения, и об этом принято говорить с гордостью;
пачки с лезвиями принимать как дар, разноцветные напитки - по венам нектар,
и вся вселенная помещается в полости рта, в занозу на пальце, в родинку на губе.
убей меня или гневно швыряйся проклятиями на автомате.
в каждой натужной улыбке - собственное распятие.
раз пять подряд увидеть знакомый образ в этой касте неприкасаемых и выжить пытается что-то западнее груди,
и вырваться из клетки в хлопчато-продольную полосу,
ведь ничего нет впереди, нет права голоса.
над моей крышей умирают созвездия.
за стойкой выдачи стопки соляной кислоты и щепотка возмездия по вкусу,
из уст в уста воздушно-капельным путем СПИД и безумство.
как говорил Заратустра, человек всего лишь канат над бездной,
а сегодня ты просто вирус или местный наркоз на опухоли вселенной.
до края подернутых ночью зрачков плещет морская пена;
мои вены не более чем приют для настойки со вкусом утилизированного железа.
не пытайся спасти меня,
не пытайся спасти меня,
не пытайся спасти меня, -
бесполезно. Travel in the morning until coagulation of the capillaries of the sky and the bottomless darkness,
I rose from the void only when the wrist is burned fingers of someone's hand,
and they all strangers,
strangers.
do not turn your back or to the people or to the mirror again find rusted blades lie,
does not pay stare into the eyes, they you have not already alive, though trembling on the skin.
in my monastery is only half-empty glasses and a bed of thorns.
you can cry, no one will help, even the walls, able only to fall to the skull at night.
until you are silent, you be silent and sincerity are not entitled.
and you guttering wax flower fades, turning into a silly puzzle
and where thin, long ago torn off by breaking humans or non-humans.
abortion, destroy the house, cut down a tree - this is the anthem of my generation, and this is to say with pride;
packs with blades taken as gift, colorful drinks - the veins nectar
and the whole universe is placed in the mouth, in a splinter on a finger, in a mole on the lip.
Kill me and angrily hurls curses on the machine.
every strained smile - your own crucifixion.
five times in a row to see a familiar image in this untouchable and survive is trying something to the west of the breast,
and escape from the cells in the cotton-longitudinal strip
because there is nothing in front, there is no right to vote.
roof over my dying constellation.
at the counter issuing stack of hydrochloric acid and a pinch of retaliation to taste,
word of mouth airborne AIDS and frenzy.
Thus Spoke Zarathustra, a man is only a rope over an abyss,
and now you're just a virus or a local anesthetic to the tumor universe.
to the edge of night veiled pupils splashing foam of the sea;
my veins no more than a shelter for liqueur tastefully recycled iron.
Do not try to save me,
Do not try to save me,
Do not try to save me -
useless. Смотрите также: | |
