небо исполосовано высоковольтными, небо пишет в дневнике пером перьевого облака.
кукушка, кукушка, скажи: сколько еще мне?
по чьей-то вине начинаем разбираться в вине, хоть оно все равно одинаково горькое.
и горько мне, и прошлое щекочет за пятки - с него гладки взятки,
и, наступая на веки канализационных стоков, мечтаешь поиграть с темнотой в прятки,
побить все рекорды и раствориться в стакане зеленого чая нерастворимой глюкозой.
не чаяла дожить до такого дня, когда боль станет новым видом наркоза,
и желтые розы перестанут быть символом расставания;
да только расставались и расставаться будут, будут убивать расстояния в состоянии комы,
а в дни летнего солнцестояния солнце не выйдет из своего горизонтного дома.
кукушка, кукушка, скажи, может уже совсем скоро,
и я зря на идентичные показатели циферблата загадываю желания,
которым сбыться не суждено до истления мирового заката.
мой маршрут жизненного пути заблудился и сломал навигатор,
в материнскую плату судьбы вшиты сломанные двоичные коды для самых страдающих,
чтобы потом с чистой совестью можно было сказать про спасение утопающих и с новым глотком кислорода пойти ко дну.
и с каждым новым временем года я снова тону в безразличии лиц
или просто серость и монотонность вошли моду и стали нормой.
то, что мечтаешь забыть, навсегда обречен помнить и на спину ловить ножи.
кукушка, кукушка, убей неопределенность, скажи:
припев:
сколько еще осталось на наших часах?
и когда оборвутся все нити путей?
и сколько еще наблюдать как рождается страх
в глазах, отражающих бездну потерь? The sky is appreciated by high-voltage, heaven writes in the diary pen of a feather cloud.
Cuckoo, cuckoo, say: how much else to me?
On someone's fault, we begin to understand the fault, even though it is still equally bitter.
And bitterly to me, and the past tickles for the heels - I have bribes from him,
And, coming forever in the sewage drain, you dream to play with darkness in hide and seek,
Break all records and dissolve in a glass of green tea insoluble glucose.
I did not care to live to such a day when the pain becomes a new kind of anesthesia,
And yellow roses will cease to be a parting symbol;
Yes, they only parted and part would be part, will kill the distance in the state of the coma,
And on the days of the summer solstice, the sun will not come out of his horizontal house.
cuckoo, cuckoo, tell me, can already very soon,
And I am in vain on identical dial indicators make desires,
who are not destined to come true until the world's sunset.
My life route is lost and broke the navigator,
In the motherboard, the fate of sewn broken binary codes for the most suffering
To then with a clean conscience, it was possible to say about the salvation of drowning and with a new oxygen sip to go to the bottom.
and with each new year of the year I am again tone in indifference of persons
Or simply gray and monotonality entered fashion and became the norm.
What you dream to forget is forever doomed to remember and catch knives on your back.
Cuckoo, cuckoo, kill uncertainty, say:
chorus:
How many still left on our watch?
And when will all the threads break?
And how much more observe how fear is born
In the eyes, reflecting the abyss of losses? Смотрите также: | |
