ТАЗИТ
Не для бесед и ликований,
Не для кровавых совещаний,
Не для расспросов кунака,
Не для разбойничей потехи
Так рано съехались адехи
На двор Гасуба старика.
В нежданной встрече сын Гасуба
Рукой завистника убит
Вблизи развалин Татартуба.
В родимой сакле он лежит.
Обряд творится погребальный.
Звучит уныло песнь муллы.
В арбу впряженные волы
Стоят пред саклею печальной.
Двор полон тесною толпой.
Подъемлют гости скорбный вой
И с плачем бьют нагрудны брони,
И, внемля шум небоевой,
Мятутся спутанные кони.
Все ждут. Из сакли наконец
Выходит между жен отец.
Два узденя за ним выносят
На бурке хладный труп. Толпу
По сторонам раздаться просят.
Слагают тело на арбу
И с ним кладут снаряд воинский:
Неразряженную пищаль,
Колчан и лук, кинжал грузинский
И шашки крестовую сталь,
Чтобы крепка была могила,
Где храбрый ляжет почивать,
Чтоб мог на зов он Азраила
Исправным воином восстать.
В дорогу шествие готово,
И тронулась арба. За ней
Адехи следуют сурово,
Смиряя молча пыл коней...
Уж потухал закат огнистый,
Златя нагорные скалы,
Когда долины каменистой
Достигли тихие волы.
В долине той враждою жадной
Сражен наездник молодой,
Там ныне тень могилы хладной
Воспримет труп его немой...
Уж труп землею взят. Могила
Завалена. Толпа вокруг
Мольбы последние творила.
Из-за горы явились вдруг
Старик седой и отрок стройный.
Дают дорогу пришлецу —
И скорбному старик отцу
Так молвил, важный и спокойный:
«Прошло тому тринадцать лет,
Как ты, в аул чужой пришед,
Вручил мне слабого младенца,
Чтоб воспитаньем из него
Я сделал храброго чеченца.
Сегодня сына одного
Ты преждевременно хоронишь.
Гасуб, покорен будь судьбе.
Другого я привел тебе.
Вот он. Ты голову преклонишь
К его могучему плечу.
Твою потерю им заменишь —
Труды мои ты сам оценишь,
Хвалиться ими не хочу».
Умолкнул. Смотрит торопливо
Гасуб на отрока. Тазит,
Главу потупя молчаливо,
Ему недвижим предстоит.
И в горе им Гасуб любуясь,
Влеченью сердца повинуясь,
Объемлет ласково его.
Потом наставника ласкает,
Благодарит и приглашает
Под кровлю дома своего.
Три дня, три ночи с кунаками
Его он хочет угощать
И после честно провожать
С благословеньем и дарами.
Ему ж, отец печальный мнит,
Обязан благом я бесценным:
Слугой и другом неизменным,
Могучим мстителем обид.
*
Проходят дни. Печаль заснула
В душе Гасуба. Но Тазит
Всё дикость прежнюю хранит.
Среди родимого аула
Он как чужой; он целый день
В горах один; молчит и бродит.
Так в сакле кормленный олень
Всё в лес глядит; всё в глушь уходит.
Он любит — по крутым скалам
Скользить, ползти тропой кремнистой,
Внимая буре голосистой
И в бездне воющим волнам.
Он иногда до поздней ночи
Сидит, печален, над горой,
Недвижно в даль уставя очи,
Опершись на руку главой.
Какие мысли в нем проходят?
Чего желает он тогда?
Из мира дольнего куда
Младые сны его уводят?..
Как знать? Незрима глубь сердец.
В мечтаньях отрок своеволен,
Как ветер в небе...
Но отец
Уже Тазитом недоволен.
«Где ж, — мыслит он, — в нем плод наук,
Отважность, хитрость и проворство,
Лукавый ум и сила рук?
В нем только лень и непокорство.
Иль сына взор мой не проник,
Иль обманул меня старик».
*
Тазит из табуна выводит
Коня, любимца своего.
Два дни в ауле нет его,
На третий он домой приходит.
Отец:
Где был ты, сын?
Сын:
В ущелье скал,
Где прорван каменистый берег,
И путь открыт на Дариял.
Отец:
Что делал там?
Сын:
Я слушал Терек.
Отец:
А не видал ли ты грузин
Иль русских?
Сын:
Видел я, с товаром
Тифлисский ехал армянин.
Отец:
Он был со стражей?
Сын:
Нет, один.
Отец:
Зачем нечаянным ударом
Не вздумал ты сразить его
И не прыгнул к нему с утеса? —
Потупил очи сын ч TAZIT
Not for conversation and jubilation
Not for bloody meetings
Not for questioning the kunak,
Not for rogue fun
So early came Adehi
To the old man's Gasub yard.
In an unexpected meeting, the son of Gasub
By the hand of an envious slain
Near the ruins of Tartuba.
He lies in his native sakla.
The funeral rite is going on.
The mullah's song sounds sadly.
Oxen harnessed to the cart
They stand before the sad sackle.
The courtyard is full of a crowded crowd.
The guests will raise a sorrowful howl
And with a cry they beat the breast armor,
And, heeding the noise of non-combat,
The confused horses are reeling.
Everyone is waiting. From sakli at last
The father comes out between the wives.
Two bridles carry him out
There is a cold corpse on the cloak. The crowd
On the sides ask to be heard.
Lay the body on the cart
And with him they put a military shell:
Uncharged squeak
Quiver and bow, Georgian dagger
And checkers cross steel,
To make the grave strong
Where the brave lies to rest
So that he could answer Azrael's call
To rise up as a serviceable warrior.
The procession is ready for the road,
And the cart moved off. For her
Adechis follow sternly
Silently calming the ardor of horses ...
The fiery sunset was already extinguished,
Gold mountain cliffs
When the valleys are rocky
Quiet oxen have reached.
In the valley of that greedy enmity
The young rider is slain,
There is now the shadow of a cold grave
The mute will perceive his corpse ...
The corpse has already been taken by the earth. Grave
Overwhelmed. Crowd around
She made the last prayers.
Suddenly appeared from behind the mountain
The old man is gray-haired and the youth is slender.
Give way to a stranger -
And to the mournful old man father
So he said, important and calm:
“Thirteen years have passed,
How are you, a stranger came to aul,
Gave me a weak baby
To bring up from him
I made a brave Chechen.
One son today
You are burying prematurely.
Gasub, be submissive to fate.
I have brought another one to you.
Here he is. You bow your head
To his mighty shoulder.
You will replace your loss -
You yourself will appreciate my works
I don’t want to boast about them ”.
He fell silent. Looks hastily
Gasub for the youth. Tazit,
Head down silently,
He will be immovable.
And in grief to them Gasub admiring,
Obeying the desire of the heart
Envelopes him affectionately.
Then he caresses the mentor,
Thanks and invites
Under the roof of your house.
Three days, three nights with the kunaki
He wants to treat him
And then honestly see off
With blessings and gifts.
Well, his sad father thinks
I owe a priceless boon:
Servant and unchanging friend,
A mighty avenger of grievances.
*
Days go by. Sadness fell asleep
In the soul of Gasub. But Tazit
All the wildness keeps the same.
Among the dear aul
He's like a stranger; he is all day
In the mountains alone; is silent and wanders.
So in a sakla a deer fed
Everything looks into the forest; everything goes into the wilderness.
He loves - on steep rocks
Slide, crawl along the flint path,
Listening to the vociferous storm
And in the abyss to howling waves.
He sometimes until late at night
Sits, sad, over the mountain,
Staring eyes motionless into the distance,
Leaning your head on your hand.
What thoughts pass through him?
What does he want then?
From the world far away
Do his young dreams take him away? ..
How do you know? The depths of hearts are invisible.
In dreams, the youth is willful,
Like the wind in the sky ...
But father
Already displeased with Tazit.
“Where is,” he thinks, “in him is the fruit of science,
Courage, cunning and agility,
Crafty mind and hand strength?
There is only laziness and disobedience in him.
Or my gaze did not penetrate my son,
Or the old man deceived me. "
*
Tazit takes out of the herd
A horse, his favorite.
For two days he is not in the aul,
On the third, he comes home.
Father:
Where have you been, son?
A son:
In the gorge of the rocks
Where the rocky shore is broken
And the path is open to Darial.
Father:
What did you do there?
A son:
I listened to Terek.
Father:
Have you seen a Georgian
Or Russians?
A son:
I saw, with the goods
Tiflis rode an Armenian.
Father:
Was he with the guards?
A son:
No, one.
Father:
Why an accidental blow
You did not try to slay him
And did not jump to him from the cliff? -
The son of h lowered his eyes Смотрите также: | |
