Солнечный удар
После обеда вышли из ярко и горячо освещенной столовой на палубу и остановились у поручней. Она закрыла глаза, ладонью наружу приложила руку к щеке, засмеялась простым, прелестным смехом, – все было прелестно в этой маленькой женщине, – и сказала:
– Я совсем пьяна... Вообще я совсем с ума сошла. Откуда вы взялись? Три часа тому назад я даже не подозревала о вашем существовании. Я даже не знаю, где вы сели. В Самаре? Но все равно, вы милый. Это у меня голова кружится, или мы куда-то поворачиваем?
Впереди была темнота и огни. Из темноты бил в лицо сильный, мягкий ветер, а огни неслись куда-то в сторону: пароход с волжским щегольством круто описывал широкую дугу, подбегая к небольшой пристани.
Поручик взял ее руку, поднес к губам. Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно и страшно замерло сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем после целого месяца лежанья под южным солнцем, на горячем морском песке (она сказала, что едет из Анапы).
Поручик пробормотал:
– Сойдем...
– Куда? – спросила она удивленно.
– На этой пристани.
– Зачем?
Он промолчал. Она опять приложила тыл руки к горячей щеке.
– Сумасшедший...
– Сойдем, – повторил он тупо. – Умоляю вас...
– Ах, да делайте, как хотите, – сказала она, отворачиваясь. Разбежавшийся пароход с мягким стуком ударился в тускло освещенную пристань, и они чуть не упала друг на друга. Над головами пролетел конец каната, потом понесло назад, и с шумом закипела вода, загремели сходни... Поручик кинулся за вещами.
Через минуту они прошли сонную конторку, вышли на глубокий, по ступицу, песок и молча сели в запыленную извозчичью пролетку. Отлогий подъем в гору, среди редких кривых фонарей, по мягкой от пыли дороге, показался бесконечным. Но вот поднялись, выехали и затрещали по (мостовой, вот какая-то площадь, присутственные места, каланча, тепло и запахи ночного летнего уездного города... Извозчик остановился возле освещенного подъезда, за раскрытыми дверями которого круто поднималась старая деревянная лестница, старый, небритый лакей в розовой косоворотке и в сюртуке недовольно взял вещи и пошел на своих растоптанных ногах вперед. Вошли в большой, но страшно душный, горячо накаленный за день солнцем номер с белыми опущенными занавесками на окнах и двумя необожженными свечами на подзеркальнике, – и как только вошли и лакей затворил дверь, поручик так порывисто кинулся к ней и оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытал за всю жизнь ни тот, ни другой.
В десять часов утра, солнечного, жаркого, счастливого, со звоном церквей, с базаром на площади перед гостиницей, с запахом сена, дегтя и опять всего того сложного я пахучего, чем пахнет русский уездный город, она, эта маленькая безыменная женщина, так и не сказавшая своего имени, шутя называвшая себя прекрасной незнакомкой, уехала. Спали мало, но утром, выйдя из-за ширмы возле кровати, в пять минут умывшись и одевшись, она была свежа, как в семнадцать лет. Смущена ли была она? Нет, очень немного. По-прежнему была проста, весела и – уже рассудительна.
– Нет, нет, милый, – сказала она в ответ на его просьбу ехать дальше вместе, – нет, вы должны остаться до следующего парохода. Если поедем вместе, все будет испорчено. Мне это будет очень неприятно. Даю вам честное слово, что я совсем не то, что вы могли обо мне подумать. Никогда ничего даже похожего на то, что случилось, со мной не было, да и не будет больше. На меня точно затмение нашло... Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара...
И поручик как-то легко согласился с нею. В легком и счастливом духе он довез ее до пристани, – как раз к отходу розового Самолета, – при всех поцеловал на палубе и едва успел вскочить на сходни, которые уже двинули назад. Так же легко, беззаботно и возвратился он в гостиницу. Однако что-то уж изменилось. Номер без нее показался каким-то совсем другим, чем был при ней. Он был еще полон ею – и пуст. Это было странно! Еще пахло ее хорошим английс Sunstroke
After dinner came out bright and warmly lit dining on the deck and stopped at the rail. She closed her eyes, put his hand out his hand to her cheek, laughed a simple, delightful laugh - it was charming in this little woman - and said:
- I'm very drunk ... Actually, I'm crazy. Where did you come from? Three hours ago, I did not even know you exist. I do not even know where you are boarded. In Samara? But still, you are cute. It's in my head is spinning, or we turn off somewhere?
Ahead was a dark and lights. Out of the darkness hit in the face of strong, soft breeze and the lights flew somewhere aside from the Volga steamer cool panache described a wide arc, running up to a small marina.
The lieutenant took her hand, raised it to his lips. Hand, a small and strong, smelled of tan. And blissfully and scary heart sank at the thought, as probably strong and swarthy it all under this light gingham dress after a month lying under the southern sun on the hot sand of the sea (it is said that he was going from Anapa).
The lieutenant mumbled:
- Let us go down ...
- Where? - She asked in surprise.
- On this pier.
- What for?
He said nothing. She again put her hands to the rear of the hot cheek.
- Crazy ...
- Let us go down, - he said bluntly. - I beg you...
- Oh yes, do as you please, - she said, turning away. Fled the ship with a soft thud hit the dimly lit dock, and they almost fell on top of each other. Over their heads flew the end of the rope, then suffered back and noise boiled water, rattled gangway ... The lieutenant rushed for things.
A moment later they passed the counter sleeping, went on deep, at the hub, sand and silently sat in the dusty cabs. Gentle uphill, among the rare lanterns curves, soft dust on the road seemed endless. But the rose, left and rattled on (bridge, here is some area, government offices, maypole, heat and smells of a summer night the county town ... The driver stopped in front of the lighted entrance, of the open door is a steep climb old wooden stairs, old, unshaven waiter in a pink shirt and coat displeasure took the things and went on his trampled feet forward into the big but terribly stuffy, hot incandescent the day the sun room with white drooping curtains on the windows and two adobe candles on a pier-glass table -. and as soon as and includes the footman closed the door, the lieutenant so impetuously rushed to her and both so wildly suffocated in a kiss that many years later recalled this moment: never experienced anything like it in my life, neither one nor the other.
At ten o'clock in the morning, sunny, hot, happy, with the ringing of church, the bazaar on the square in front of the hotel, with the smell of hay, tar, and again everything I complex odorous than the smell of Russian district town, she, this little nameless woman and not to say his name, jokingly calling themselves the beautiful stranger, left. We slept a little, but in the morning, coming out from behind the screen next to the bed, five minutes after washing and dressing, she was as fresh as the age of seventeen. Whether she was embarrassed? No, very little. Still it has a simple, fun and - is sensible.
- No, no, my dear, - she said in response to his request to go further together - no, you have to stay until the next steamer. If we will go together, everything will be ruined. To me it will be very unpleasant. I give you my word of honor that I am not what you might think about me. Never anything even similar to what happened to me was not, and there will be more. I was exactly the eclipse found ... Or, rather, we both got something like sunstroke ...
And Lieutenant somehow easy to agree with her. The light and happy spirit, he drove her to the marina - just in time for departure Airplane pink - for all kissed on the deck and barely had time to jump on the ramps, which have already moved back. So easy, carefree, and he returned to the hotel. However, something really has changed. Number without her seemed somehow very different than it was with her. He was still full of it - and empty. It was weird! Yet it smelled good angliys Смотрите также: | |
