* * * Понедельник. Ухожу* * *
Утро понедельника, шаги стирают брусчатку старой, центральной улицы.
Женщина с коляской, спешка, теснота, старик с протянутой рукой сутулится.
Время уточняется звоном двух колоколен с интервалом десятой доле секунды.
Солнце со всей своей щедростью дарит ощущения догорающей свежей плоти.
Пешеходные переходы подчиняются поломанному светофору, полосы стерты годами.
Ноги скользят по раскаленному асфальту,навстречу поблекшим, доживающим домам.
Мост извиваться как горбатый старик, отработавший токарь, ветеран мировой войны.
Телефонное "доброе утро", кости со скрипом поддаются желаниям темной стороны.
* * * Вторник. Существую * * *
Я вдруг почувствовал, как моя правая нога закутывается в свежее асфальтное полотно.
Жара градусов в тридцать с поблекшими красками вывесок магазинов различного хлама.
Прохожие плывут в своем внутреннем мире, опираясь на поручни сформированных точек зрения.
Пытаясь идеализировать свою жизнь под каноны модных журналов, на которые смотрю с презрением.
Выставочные центры забиты картинами современных художников и скульпторов за двадцать.
Девочки хипстеры с мальчиками под ручку, художественная богема весной тринадцатого.
Кровопотеря раскрытых ран, кожа бледностью напоминает медленное умерщвление.
Дети экзистенциалистов лежат в заполненных ваннах с почерневшими глазами, оцепенением.
* * * Среда. Тону. * * *
Море наполняется привкусом перетертых временем, утонувших костей.
Чайки с кровожадным взглядом садятся на пирс в поисках идеи.
Люди натирают шинами асфальт, разогревая оболочку пути.
Часы тикают, минуты растворяются секундами, механизмы гниют изнутри.
Трава истоптана чужими следами, ветер гуляет, насквозь продирая тела отчаянных.
Птицы без крыльев, трехлапый котенок застыл наблюдая за паром из чайника.
Белье на веревке больше не раскачивается ветром, краски расползаются лучами теплымы.
Песочницы заполнены материальной пустотой, дети больше не строят замки песочные.
* * * Четверг. Мне уже 23. * * *
Мне уже двадцать три исполнилось в двенадцатом, с грустью приходит осознание.
Жизнь протекает своими впадающими реками, в поисках истоков взаимопонимания.
Вчерашние двадцать три страницы наполнили разум демагогией своего существования.
Меня тошнило от Сартра, его от меня страницами закрытого зачитанного романа.
Мы не сошлись во мнениях, эпохи разделили рукопожатия морщинистых, дряблых пальцев.
Я был слишком молод, хорош собой на восемнадцать, он был уже стариком и страдальцем.
Меня тошнило от людей, бессмысленных страданий, любовных тяжб и самолинчевания.
Он дожидался встречи с девой, что насмехалась, разрушая почву для любовных обещаний.
* * * Пятница. Живой мертвец. * * *
Я живой, я мертвец, мне конец, передавленный колесом жизни хребет.
Мышцы больше не чувствуют боль, разрываясь тканью, которой обтянут скелет.
В деревянном ящике два окна и четыре плотных, забитых заклепками граней.
Одинокий поэт, одинокий трамвай, увозит из города мертвецов для изгнания.
Атрофирован намертво, деградирует мозг, сердце не чувствует чужую плоть.
Рушится старый квартал, мертвые души заполняют морг, а потом в некролог.
Черная биомасса в траурных реках плывет по течению в сторону нетронутых пастбищ.
Перекрыты дороги, вороны обживаются, город превратился в живое кладбище. * * * Monday. I leave *
Monday morning, wash the steps of the old paving stones, the main street.
A woman with a stroller, haste, anguish, an old man with outstretched hand slouches.
Time specified ringing two bells at intervals of a tenth of a second.
Sun with all his generosity gives the feeling of fresh flesh guttering.
Pedestrian crossings obey traffic lights broken, erased years of the band.
The legs slide on the hot asphalt, faded towards the surviving houses.
Bridge to squirm as the hunchbacked old man who has worked Turner, a veteran of World War II.
Telephone "good morning", bones creaking amenable to the dark side of desire.
* * * Tuesday. Creature * * *
I suddenly felt like my right leg wrap in fresh asphalt canvas.
Heat thirty degrees with faded paint signboards of shops of different stuff.
Passers-floating in his inner world, leaning on the rail formed angles.
Trying to idealize his life under the canons of fashion magazines, which I look with disdain.
Exhibition centers crammed with paintings by contemporary artists and sculptors in twenty.
hipsters girls to boys under the handle, artistic bohemia spring thirteenth.
Blood loss disclosed wounds, skin pallor reminiscent of the slow killing.
Children existentialists are in baths filled with blackened eyes with astonishment.
* * * Wednesday. Tonu. * * *
The sea is filled with flavor frayed time drowned bones.
Seagulls with bloodthirsty eyes sit on the pier in search of ideas.
People rub tires asphalt, heating the shell path.
The clock is ticking, minutes to dissolve in seconds, mechanisms are rotting from the inside.
The grass trampled strangers tracks wind blows, forced his way through the desperate body.
Birds without wings, kitten trehlapy stood watching the steam from the kettle.
Linen on the rope is no longer sways the wind, paint crawl teplymy rays.
Sandbox filled the void of material, children will no longer build sandcastles.
* * * Thursday. I have 23. * * *
I have twenty-three were executed in the twelfth, sadly, comes awareness.
Life takes its inflowing rivers, in search of the origins of understanding.
Yesterday's twenty-three pages filled demagoguery reason of its existence.
I'm sick of Sartre, from me closed pages of the novel read out.
We have not agreed age shared a handshake wrinkled, flabby fingers.
I was too young, good-looking eighteen, he was already an old man and a martyr.
I'm sick of people unnecessary suffering, of love and samolinchevaniya litigation.
He was waiting for a meeting with the virgin that scoffed, breaking ground for the love promises.
* * * Friday. Living Dead. * * *
I'm alive, I'm dead, I'm dead, peredavlenny wheel life range.
The muscles no longer feel pain, torn cloth, covered with a skeleton.
In wooden box with two windows and four solid, hammered rivets it faces.
Lonely poet, lonely tram takes away from the dead for the expulsion.
Atrophied tightly, degrades the brain, the heart does not feel another's flesh.
Crumbling old quarter, the dead souls filled the morgue, and then in the obituary.
Black biomass in mourning rivers drifting towards the pristine pastures.
Road closures, crows grow roots, the city has turned into a living cemetery. Смотрите также: | |
