Евгений Евтушенко
"Сказка о русской игрушке"
По разграбленным сёлам
шла Орда на рысях,
приторочивши к сёдлам
русокосый ясак.
Как под тёмной водою
молодая ветла,
Русь была под Ордою,
Русь почти не была.
Но однажды, – как будто
все колчаны без стрел, –
удалившийся в юрту
хан Батый захмурел.
От бараньего сала,
от лоснящихся жён
что-то в нём угасало –
это чувствовал он.
И со взглядом потухшим
хан сидел, одинок,
на сафьянных подушках,
сжавшись, будто хорёк.
Хан сопел, иступлённой
скукотою томясь,
и бродяжку с торбёнкой
ввёл угодник толмач.
В горсть набравши урюка,
колыхнув животом,
"Кто такой?" – хан угрюмо
ткнул в бродяжку перстом.
Тот вздохнул ("Божья матерь,
то Батый, то князья..."):
"Дел игрушечных мастер
Ванька Сидоров я".
Из холстин дыроватых
в той торбёнке своей
стал вынать деревянных
медведей и курей.
И в руках баловался
потешатель сердец –
с шебутной балалайкой
скоморох-дергунец.
Но, в игрушки вникая,
умудрённый, как змий,
на матрёшек вниманье
обратил хан Батый.
И с тоской первобытной
хан подумал в тот миг,
скольких здесь перебил он,
а постичь не постиг.
В мужичках скоморошных,
простоватых на вид,
как матрёшка в матрёшке,
тайна в тайне сидит.
Озираясь трусливо,
буркнул хан толмачу:
"Все игрушки тоскливы.
Посмешнее хочу.
Пусть он, рваная нечисть,
этой ночью не спит
и особое нечто
для меня сочинит".
Хан добавил, икнувши:
"Перстень дам и коня,
но чтоб эта игрушка
просветлила меня!"
Думал Ванька про волю,
про судьбу про свою
и кивнул головою:
"Сочиню. Просветлю".
Шмыгал носом он грустно,
но явился в свой срок:
"Сочинил я игрушку.
Ванькой-встанькой нарёк".
На кошме не кичливо
встал простецкий, не злой,
но дразняще качливый
мужичок удалой.
Хан прижал его пальцем
и ладонью помог.
Ванька-встанька попался,
Ванька-встанька прилёг.
Хан свой палец отдёрнул.
Но силён, хоть и мал,
Ванька-встанька задорно
снова на ноги встал.
Хан игрушку с размаха
вмял в кошму сапогом
и, злобея от страха,
заклинал шепотком.
Хан сапог отодвинул.
Но, держась за бока,
Ванька-встанька вдруг вынырнул
из-под носка!
Хан попятился грузно,
Русь и русских кляня:
"Да, уж эта игрушка
просветлила меня..."
Хана страхом шатало,
и велел он скорей
от Руси – от шайтана –
повернуть всех коней.
И теперь уж отмаясь,
положённый вповал,
Ванька Сидоров мастер
у дороги лежал.
Он лежал, отсыпался,
руки белые врозь,
василёк между пальцев
натрудившихся рос.
А в пылище прогорклой,
так же мал да удал,
с головёнкою гордой
Ванька-встанька стоял.
Из-под стольких кибиток,
из-под стольких копыт
он вставал неубитый,
только временно сбит.
Опустились туманы
на лугах заливных,
и ушли басурманы,
будто не было их.
Ну, а Ванька остался,
как остался народ.
И душа Ваньки-встаньки
в каждом русском живёт.
Мы – народ ванек-встанек.
нас не Бог уберёг!
Нас давили, пластали
столько всяких сапог!
Они знали, мы – ваньки,
нас хотели покласть,
а о том, что мы встаньки,
забывали, платясь.
Мы – народ ванек-встанек.
Мы встаём – так всерьёз.
Мы от бед не устанем,
не поляжем от слёз...
И смеётся не вмятый,
не затоптанный в грязь
мужичок хитроватый,
чуть пока-чи-ва-ясь...
Evgeny Evtushenko
"The Tale of the Russian Toy"
In the plundered villages
the Horde walked at a trot,
strapped to the saddles
light-haired yasak.
Like under dark water
young willow,
Russia was under the Horde,
There was almost no Rus.
But one day, as if
all quivers without arrows, -
retired to a yurt
Khan Batu frowned.
From lamb fat,
from shiny wives
something in him was fading away -
he felt it.
And with an extinct look
khan sat alone,
on morocco pillows
huddled like a ferret.
Han nozzles, stupid
boredom languishing,
and a tramp with a bag
Introduced the saint interpreter.
Picking up a handful of apricots,
swaying belly,
"Who it?" - Khan sullenly
jabbed his finger at the tramp.
He sighed ("Mother of God,
then Batu, then princes ... "):
"Toy master
I am Vanka Sidorov ".
From hollow canvas
in that bag
began to take out wooden
bears and chickens.
And indulged in my hands
amusement of hearts -
with a whisper balalaika
Dergun buffoon.
But, delving into toys,
wise as a serpent,
attention to matryoshka
drew Khan Batu.
And with primitive longing
the khan thought at that moment,
how many here he interrupted,
but did not comprehend.
In the little peasants,
rustic in appearance,
like a matryoshka in a matryoshka,
the secret sits in secret.
Looking around cowardly
Khan muttered to the interpreter:
"All toys are dreary.
I want funnier.
Let him, torn scum,
does not sleep tonight
and special something
will compose for me. "
Khan added, hiccuping:
"I will give a ring and a horse,
but that this toy
enlightened me! "
Vanka thought about freedom,
about destiny about your own
and nodded his head:
"I will compose. I will enlighten".
He sniffed sadly,
but appeared on time:
"I made a toy.
Vanka-vstanka named ".
On the mat is not arrogant
stood up simple, not evil,
but teasingly rocking
daring peasant.
Han pressed it with his finger
and helped with the palm.
Vanka-vstanka got caught,
Vanka-vstanka lay down.
Khan jerked his finger back.
But strong, though small,
Vanka-vstanka fervently
got to his feet again.
Han toy with a swing
crushed into a felt with a boot
and, malice from fear,
conjured in a whisper.
Khan pushed his boot aside.
But, holding on to the sides,
Vanka-vstanka suddenly emerged
from under the sock!
The Khan backed away heavily,
Rus and Russian curses:
"Yes, this toy
enlightened me ... "
Khan was reeling with fear,
and he told me to hurry
from Russia - from Shaitan -
turn all the horses.
And now getting rid of it,
put in the right place
Vanka Sidorov master
lying by the road.
He lay, slept off,
white hands apart,
cornflower between fingers
those who worked hard grew.
And in the dusty rancid,
just as small but daring,
with a proud head
Vanka-vstanka was standing.
From under so many wagons,
from under so many hooves
he got up unkilled,
only temporarily brought down.
Mists descended
in the flood meadows,
and the bassoons left,
as if there were none.
Well, Vanka remained,
how the people remained.
And the soul of Vanka-vstanka
lives in every Russian.
We are the people of the Vanek-vstaneks.
God didn't save us!
We were crushed, plastal
so many boots!
They knew we were vans,
they wanted to obey us,
but that we are getting up,
forgetting when paying.
We are the people of the Vanek-vstaneks.
We get up - so seriously.
We won't get tired of troubles
we will not cry from tears ...
And laughs not dented
not trampled in the mud
sly peasant,
a little bye-chi-va-yas ... Смотрите также: | |
