Жестокой ревностью томим,
В командировке я влачился
И думал: «Вдруг она с другим?»,
Стонал и тихо матерился.
С ней неизвестный мне Другой,
Безнравственный и аморальный.
Она ему: «Мой дорогой!»
А он кайфует, конь педальный!
Сбивая пепел на ковёр,
Нальёт себе неторопливо...
Небось, какой-нибудь майор,
Или актёришка смазливый...
Её обнимет, паразит,
Она прильнёт к нему со стоном,
А от него, небось, разит
Густым мужским одеколоном.
Он ей целует плечи и уста
И обнимает прочие места.
И нагло получает наслажденье
В моём порнографическом виденье.
Какой ужасной будет месть!
Я крови жажду! Страсть Господня!
Он попирает мою честь,
По дому шастая в исподнем.
Он мою водку выпьет всю
И балыком моим закусит,
Потом ей скажет: «Усю-сю!»
Она ответит: «Муси-пуси!»
И вот они ложатся спать,
Он вновь надушится в сортире,
Потом, включив «Полёт Валькирий»,
Рога мне будет удлинять.
Я не пойму никак:
Зачем ей этот бабник?
Он глуп наверняка ведь
И чёрств, как тульский пряник.
Он ей там наплетёт,
Что луну с небес достанет,
А пол не подметёт,
Утюг чинить не станет.
Рукав не засучит,
Не вымоет посуду
И вряд ли отличит
Гуно от Букстехуде.
И этот циник и позёр,
Ей скажет, выходя из ванной:
«Ну, что же, где твой Командор?
Где его носит, Донна Анна?»
Вот тут-то появляюсь я
Весь в белом или в светло-сером,
Красивый, грозный, как судья,
С большим железным револьвером.
Он закричит, что он здесь ни при чём,
И тут же притворится кирпичом.
Сперва его, потом её, кокотку.
И выйду в ночь, забрав зубную щётку...
Мне мой психолог прописал
Клистир для снятья напряженья
И тем немного обуздал
Моё больное воображенье.
Дурных фантазий больше нет.
Я рад. И всё же, для страховки,
Куплю, ребята, пистолет
И отменю командировки.
