Я хотел, чтобы она стала для всех заменой после моей смерти. Ей нравилось говорить обо мне, но, обойдясь несколькими комплементами, она перебрасывалась на свои проблемы. Забавно, её смех должны были включать на диктофон и прокручивать перед сном душевно больным людям: он заразителен, он прекрасен. Его нельзя сравнить с опадающими осенью каштанами, которые в детстве я собирал со своей сестрой в небольшую корзинку от душевной скуки, её смех напоминал треснувший айсберг в водах Северного Ледовитого океана. Они оба были разрушены изнутри – этот её нераскрывшийся бутон ромашки в сердце каменной глыбы, где разбежавшиеся по разным сторонам холодного полотна трещины сливались в узор паутины – она стала ловушкой для моих угасающих чувств. Просыпаясь день ото дня, я понимал, что умираю изнутри, гнию, как труп в могиле, отравляя людей трупным ядом своего общения.
Мы оба уродливы изнутри. Оба, и я особенно. Особенно и ты.
I wanted her to become a replacement for everyone after my death. She liked to talk about me, but with a few complements, she threw herself on her problems. Funny, her laughter should have been included on the recorder and scrolled before going to bed for mentally ill people: it is contagious, it is beautiful. It can not be compared with the chestnuts falling in the fall, which as a child I collected with my sister in a small basket from spiritual boredom, her laugh resembled a cracked iceberg in the waters of the Arctic Ocean. Both of them were destroyed from the inside - this unopened chamomile bud in the heart of a stone block, where cracks scattered on different sides of the cold canvas merged into a web pattern - it became a trap for my fading feelings. Waking up day after day, I realized that I was dying from the inside, rotting, like a corpse in a grave, poisoning people with the cadaveric poison of my communication.
We are both ugly from the inside. Both, and I especially. Especially you.
