апатия к будням. то чувство, как будто с температурой в кровати: скорее хочется вскрыться, нежели что-то менять. и в каждом сне возвращаешься в лето, сжимая конверты счастливых билетов. ты помнишь? соседи звонили, писали, просто нас вычернули из расписания, каждый прохожий смотрел нам вслед. нас больше в этой реальности нет, с этой минуты мы просто не существуем. порой не слышно и голоса/крика, в пучине любви захлебнувшись в крови. не каждый получающий письма - счастливый. а ведь твой голос дрожал так сильно, не холодно, просто играли мы с нервами, лимфы сжимая, артерию сонную, просто вдвоём мы любили летать. по градусам цельсия мерили сердцебиения, и милиграммами слёз измеряли тоску. ТЫ ПРОСТО ПОЙМИ, ЧТО В ДЕПРЕССИИ БЕЗ ТЕБЯ Я ПРОЖИТЬ НЕ СМОГУ. просто пойми мою грусть и печаль, я отчаянно рвался к тебе, в километрах пролитой крови в асфальте, часами на пункте или в пустом КПЗ. Пьеро захлебнулся в стихах или песнях, а я вспоминаю поцелуи на реверсе. помни, Мальвина, родные ладони, ВСПОМИНАЙ ДАЖЕ ПОД ПЕРОГИДРОЛЬЮ. рыдай больше, Мальвина, и режь руки, Пьеро спился, повесился в ванной. твои же локоны сверкали на солнце, но теперь снимет депрессии чары? печальные люди слонялись в округе, пустые глаза открывали нам правду, в пустых супермаркетах ночью и пьяными, в поисках только пленящего счастья. вдаль от людей и поездов, и трамваев, печальные люди нам песни включали; любили любить и любимыми были, но Юра, мы всё тут давно проебали. тебя звали на вписку, а я болен, тебе налили виски, а я весь в крОви, тебя пытались изнасиловать в душе, а я просто болен и нахуй не нужен. пиши предсмертные записки в твиттер, и фото на тамблер залей и рыдай, забывай про печаль, этот пёрпл дранк по коленям разлит, но нам нахуй нужна печаль. Пьеро писал об этом, не вспоминай лихом. Пьеро спился и умер на Выхино, в сраной хрущёвке-пятиэтажке, заведомо знав о трагедии нашей. рыдай больше, Мальвина, и режь руки, Пьеро спился, повесился в ванной. твои же локоны сверкали на солнце, но кто теперь снимет депрессии чары? печальные люди слонялись в округе, пустые глаза открывали нам правду, в пустых супермаркетах ночью и пьяными, в поисках только пленящего счастья. вдаль от людей и поездов, и трамваев, настанет момент, когда вывалюсь пьяным из окон на грязный асфальт мостовой, полумесяцем сломанным, со сломанной судьбой тебя звали на вписку, а я умер; тебя любили так сильно, мадам Кюри, тебе больше не важно ни грамма, а я стал свидетелем жизни финала, Мальвина. apathy for weekdays. That feeling as if with a temperature in bed: I wanted to open up, rather than change something. And in every dream come back in the summer, squeezing envelopes of happy tickets. Do you remember? Neighbors called, wrote, they just drawn out from the schedule, each passerby watched us after. There are no more in this reality, from this moment we just do not exist. Sometimes the voices / scream can also be heard, in the punch of love choking in the blood. Not every receiving letters - happy. But your voice trembled so much, not cold, we just played with nerves, lymphs squeezing, artery sleepy, just together we loved to fly. On degrees Celsius Merily heartbeat, and the milgrims of tears measured longing. You just understand that in depression without you I can not live. Just understand my sadness and sadness, I desperately rushed to you, in kilometers of blood spilled blood in the asphalt, hours at paragraph or in an empty CPR. Pierreo choked in verses or songs, and I remember the kisses on the reverse. Remember, Malvina, native palms, remember even under the crudely. Skidy more, Malvina, and cut your hands, Pierrot spoke, hanged himself in the bathroom. Your curls sparkled in the sun, but will now remove the depression of the spell? Sad people hung in the area, empty eyes opened to us the truth, in empty supermarkets at night and drunk, in search of only captive happiness. distance from people and trains, and trams, sad people turned to us; They loved to love and were loved, but Yura, we all have been projecting it here for a long time. You were called on scissors, and I was sick, whiskey poured you, and I was all in the blood, you tried to rape you in the soul, and I'm just sick and fuck do not need. Write suicide notes on Twitter, and photos on a tambler pour and sob, forget about the sadness, this swallow drank is spread on the knees, but we fuck you need sadness. Pierrot wrote about it, do not remember lich. Pierreo sleeved and died on Vykhino, in a smooth-five-story shit, knowingly knew about the tragedy of ours. Skidy more, Malvina, and cut your hands, Pierrot spoke, hanged himself in the bathroom. Your curls sparkled in the sun, but who will now remove the depression of the spell? Sad people hung in the area, empty eyes opened to us the truth, in empty supermarkets at night and drunk, in search of only captive happiness. In the distance from people and trains, and trams, the moment will come, when I get out drunk from the windows on the dirty asphalt pavement, the crescent broken, with a broken fate called you on scab, and I died; You loved so much, Madame Curie, you no longer have a gram, and I witnessed the life of the final, Malvina. Смотрите также: | |
