С чего начать, не знаю,
Я пролил свет над водной гладью слов и тот час сгоряча истаял.
Мне с миром нечего делить, тем более делиться собственным проклятьем и печалью с вами.
Я не затем явился в тенете лент иллюзорных реалий под назойливой харей озоновой хмари,
Что над челом, как меч Дамоклов.
На волоске седом, что вьется с голых черепов, качусь
И, оседлав хребет, шагаю мимо встречных окон под млечным оком, под истеричный вой аморфных тел, сотрясших грунт.
Стоптал девятый круг - исчез пятиконечный кокон.
Томится шлейф былой,
Сочится в недрах та вязкая топь опустошенных исподлобья лакун.
Нави миазм лихо впивается в ноздрю гнильем останков, но так отчего теперь вдвойне черствый кусок мне лаком?
В этих руинах херувим как бы украдкою спилил резьбу крыла
И, задушив себя, усоп в клоаках - в камнем сотканных латах скорби и мрака.
В руслах артерий рябь рьяно колеблет дремлющий сотни лет кратер, Горгонным взором обращающий в камень.
Холодным сердцем волей рока окунаюсь в палящую пламень.
Вдаль вылазкой пешей в неистовой спешке без права хода во владения черной дамки я на четверть лишь конечностью вылез из пешки.
И мой баланс ныне на двух концах: предаться знаниям и предать сознание,
Но я побрел на стихший зов, ведь не сомкнётся череда скитанья, пока держусь на угнетенных Черенках мироздания.
За плечом тюк провианта, да изгвазданный скарб, коварство и страх.
Царствует смрад, что, как брезент, над белесой завесой,
Флерон истерзанных крон вверх выгибает тощий стебель тщетно, сплетая в танце лабиринт Спиральный, стиснув грани рисок листьев крайних, и я сметаю эти стены в щепки.
Здесь человеческий лишь след исчезнет.
Нагая жердь тупым и ржавым острием пронзает черный каскад залихватски скрученных туч небосвода.
Сорвать с петель их не получится чудом мне снова.
И нет надежд в пучинной гуще коснуться основы, словно аккурат к приходу в жизнь нароком Созданной рукой ваятеля, багровой мантией оплетшей все изгибы гор в объятия.
И мелкий след подошвы Марбаса поверх шипов нутра в момент пришелся мне огромной вмятиной.
Пав на колени, тело беспомощно начало тлеть, стонуще пачкая твердь, с толщи срываючи (взываючи) смерть.
В песчаном смерче черный саван мне косою простилает тропы, сонный устилая гроб и
Тащу себя по насту крови вглубь, на верной погибели стяг на бренных, хилых кистях.
Ведь кров не там отнюдь мой, где мне могилу окстят.
Гнусный Эдем не мил.
Я не прогнулся под модерный мир, мне время скривило костяк...
Что выбрал ты на прейскуранте блага?
Не без гарантий - средства, власть и крест на карте «Фатум».
Слепец, плененный блеском мантий кланов.
Адепт бесстрастной фарисейской веры,
Кармы люциферских пентаграмм на фресках папских храмов.
Повальный гул, вопли пьянящих серенад в борделях.
В такт аккомпанементов обогнул твой мир, кишащий синяками в трелях.
Гранит редчайший всюду, камни, бремень.
Ты не единственный, кто счел этот пропащий синдикат картелем,
Мальчик в стенах портфеля,
Что погрузился вглубь себя и знаний.
И пусть блудный в сиянии знамень с лихвой утащит батискаф в порт «Время».
Лира найдет его таящимся в тисках Орфея.
О! Падшая земля,
Под пеленой опавших глазных яблок, с ядра надкусанных книжным червем.
Смысла напутствий не вижу ни в чем,
Ведь фортуна не клюнет на наживку в нише русла, лишь искусно оближет крючок.
И посему с ржавой печи я на рожон не лезу.
Шрамы заплат на портмоне с тертым грошом и старым желтым песо.
Эсперантист не достучится до небес моих, до бездн орбит протезом рук истерзанных.
Да без обид.
Мы визави поставим кельтский крест на текстах библейских книг и длине строки.
В венце стихий тайком от вихрей обмакнули в омут веский киль.
Я отхаркнул ком экзистенций – не пряности и лукум.
Немой штурвал бороздит океан судьбы,
И, представь себе, каково быть привязанным на борту.
Пронзает будто гарпун по кровеносной в сердце,
Круша коррозией фундаменты подкостных лестниц.
Так, до сих пор лимит окрестности – очерченный предел каморки.
Сгнил в нищете под аркой снов,
Где нарк босой лишь обеспечен и одет с иголки, срубив концы мечты,
Пустившей в почву нервов, точно в недра ферхо с детства корни.
Ведь на круги своя мне не вернуться по отмеченным отрезкам хорды.
Я внутри трикверта: якорь и три кита.
Дал крена мой старый фрегат у скал декад, обломанных под рьяный крик петард.
В архиве рваных инкунабул я припрятал преамбулу к манускриптам карт.
Кардиограммами в тетрадке ярко выделю журфикс для смерти,
Ведь встретить жизнь можно, лишь скрывшись в тверди.
Я сей фантомный ритм приправил порцией рандомных рифм.
Вне авангарда верный шаг – в поле Бермуд разбить покоцанный линкор об риф.
Я зря блуждал в тех потаённых коридорах книг,
Переплетенных в памяти от горькой корки лип до корня гиблой фабулы, как Рим, похороненной в них.
Это аквариум – футляр, где так и плаваю на дне карманных фляг, от нуклеара до хребта.
Все закрутилось так, что явно я петляю в никуда.
В багровых реках тел отравленных ягнят, что яды ваших мертвых душ испили.
Я стер черту, и меня душит спирит.
Перешагни,
