Mr. President, Mrs. Clinton, members of Congress, Ambassador Holbrooke, Excellencies, friends: Fifty-four years ago to the day, a young Jewish boy from a small town in the Carpathian Mountains woke up, not far from Goethe's beloved Weimar, in a place of eternal infamy called Buchenwald. He was finally free, but there was no joy in his heart. He thought there never would be again.
Liberated a day earlier by American soldiers, he remembers their rage at what they saw. And even if he lives to be a very old man, he will always be grateful to them for that rage, and also for their compassion. Though he did not understand their language, their eyes told him what he needed to know -- that they, too, would remember, and bear witness.
And now, I stand before you, Mr. President -- Commander-in-Chief of the army that freed me, and tens of thousands of others -- and I am filled with a profound and abiding gratitude to the American people.
Gratitude is a word that I cherish. Gratitude is what defines the humanity of the human being. And I am grateful to you, Hillary -- or Mrs. Clinton -- for what you said, and for what you are doing for children in the world, for the homeless, for the victims of injustice, the victims of destiny and society. And I thank all of you for being here.
We are on the threshold of a new century, a new millennium. What will the legacy of this vanishing century be? How will it be remembered in the new millennium? Surely it will be judged, and judged severely, in both moral and metaphysical terms. These failures have cast a dark shadow over humanity: two World Wars, countless civil wars, the senseless chain of assassinations -- Gandhi, the Kennedys, Martin Luther King, Sadat, Rabin -- bloodbaths in Cambodia and Nigeria, India and Pakistan, Ireland and Rwanda, Eritrea and Ethiopia, Sarajevo and Kosovo; the inhumanity in the gulag and the tragedy of Hiroshima. And, on a different level, of course, Auschwitz and Treblinka. So much violence, so much indifference.
What is indifference? Etymologically, the word means "no difference." A strange and unnatural state in which the lines blur between light and darkness, dusk and dawn, crime and punishment, cruelty and compassion, good and evil.
What are its courses and inescapable consequences? Is it a philosophy? Is there a philosophy of indifference conceivable? Can one possibly view indifference as a virtue? Is it necessary at times to practice it simply to keep one's sanity, live normally, enjoy a fine meal and a glass of wine, as the world around us experiences harrowing upheavals?
Of course, indifference can be tempting -- more than that, seductive. It is so much easier to look away from victims. It is so much easier to avoid such rude interruptions to our work, our dreams, our hopes. It is, after all, awkward, troublesome, to be involved in another person's pain and despair. Yet, for the person who is indifferent, his or her neighbor are of no consequence. And, therefore, their lives are meaningless. Their hidden or even visible anguish is of no interest. Indifference reduces the other to an abstraction.
Over there, behind the black gates of Auschwitz, the most tragic of all prisoners were the "Muselmanner," as they were called. Wrapped in their torn blankets, they would sit or lie on the ground, staring vacantly into space, unaware of who or where they were, strangers to their surroundings. They no longer felt pain, hunger, thirst. They feared nothing. They felt nothing. They were dead and did not know it.
Rooted in our tradition, some of us felt that to be abandoned by humanity then was not the ultimate. We felt that to be abandoned by God was worse than to be punished by Him. Better an unjust God than an indifferent one. For us to be ignored by God was a harsher punishment than to be a victim of His anger. Man can live far from God -- not outside God. God is wherever we are. Even in suffering? Even in suffering.
In a way, to be indifferent to that suffering is what makes the human being inhuman. Indifference, after all, is more dangerous than anger and hatred. Anger can at times be creative. One writes a great poem, a great symphony, one does something special for the sake of humanity because one is angry at the injustice that one witnesses. But indifference is never creative. Even hatred at times may elicit a response. You fight it. You denounce it. You disarm it. Indifference elicits no response. Indifference is not a response.
Indifference is not a beginning, it is an end. And, therefore, indifference is always the friend of the enemy, for it benefits the aggressor -- never his victim, whose pain is magnified when he or she feels forgotten. The political prisoner in his cell, the hungry children, the homeless refugees -- not to respond to their plight, not to relieve their solitude by offering them a spark of hope is to exile them from human memory. And in denying their humanity we betray our own.
Indifference, then, is not only a sin, it is a punishment. And this is one of the most important lessons of this outgoing century's wide-ranging experiments in good and evil.
In the place that I come from, society was composed of three simple categories: the killers, the victims, and the bystanders. During the darkest of times, inside the ghettoes and death camps -- and I'm glad that Mrs. Clinton mentioned that we are now commemorating that event, that period, that we are now in the Days of Remembrance -- but then, we felt abandoned, forgotten. All of us did.
And our only miserable consolation was that we believed that Auschwitz and Treblinka were closely guarded secrets; that the leaders of the free world did not know what was going on behind those black gates and barbed wire; that they had no knowledge of the war against the Jews that Hitler's armies and their accomplices waged as part of the war against the Allies.
If they knew, we thought, surely those leaders would have moved heaven and earth to intervene. They would have spoken out with great outrage and conviction. They would have bombed the railways leading to Birkenau, just the railways, just once.
And now we knew, we learned, we discovered that the Pentagon knew, the State Department knew. And the illustrious occupant of the White House then, who was a great leader -- and I say it with some anguish and pain, because, today is exactly 54 years marking his death -- Franklin Delano Roosevelt died on April the 12th, 1945, so he is very much present to me and to us.
No doubt, he was a great leader. He mobilized the American people and the world, going into battle, bringing hundreds and thousands of valiant and brave soldiers in America to fight fascism, to fight dictatorship, to fight Hitler. And so many of the young people fell in battle. And, nevertheless, his image in Jewish history -- I must say it -- his image in Jewish history is flawed.
The depressing tale of the St. Louis is a case in point. Sixty years ago, its human cargo -- maybe 1,000 Jews -- was turned back to Nazi Germany. And that happened after the Kristallnacht, after the first state sponsored pogrom, with hundreds of Jewish shops destroyed, synagogues burned, thousands of people put in concentration camps. And that ship, which was already on the shores of the United States, was sent back.
I don't understand. Roosevelt was a good man, with a heart. He understood those who needed help. Why didn't he allow these refugees to disembark? A thousand people -- in America, a great country, the greatest democracy, the most generous of all new nations in modern history. What happened? I don't understand. Why the indifference, on the highest level, to the suffering of the victims?
But then, there were human beings who were sensitive to our tragedy. Those non-Jews, those Christians, that we called the "Righteous Gentiles," whose selfless acts of heroism saved the honor of their faith. Why were they so few? Why was there a greater effort to save SS murderers after the war than to save their victims during the war?
Why did some of America's largest corporations continue to do business with Hitler's Germany until 1942? It has been suggested, and it was documented, that the Wehrmacht could not have conducted its invasion of France without oil obtained from American sources. How is one to explain their indifference?
And yet, my friends, good things have also happened in this traumatic century: the defeat of Nazism, the collapse of communism, the rebirth of Israel on its ancestral soil, the demise of apartheid, Israel's peace treaty with Egypt, the peace accord in Ireland. And let us remember the meeting, filled with drama and emotion, between Rabin and Arafat that you, Mr. President, convened in this very place. I was here and I will never forget it.
And then, of course, the joint decision of the United States and NATO to intervene in Kosovo and save those victims, those refugees, those who were uprooted by a man whom I believe that because of his Г-н Председатель, г-жа Клинтон, члены Конгресса, посол Холбрук, превосходительства, друзья: Пятьдесят четыре года назад в день, молодой еврейский мальчик из маленького городка в Карпатских горах проснулся, недалеко от любимого Веймаре Гете, в месте вечного позора под названием Бухенвальд. Он был наконец свободен, но не было никакой радости в его сердце. Он думал, что никогда не будет снова.
Освобожденный днем ранее американскими солдатами, он помнит свой гнев на то, что они увидели. И даже если он живет, чтобы быть очень старым человеком, он всегда будет благодарен им за это ярость, а также за их сострадание. Хотя он не понимал их язык, их глаза сказали ему, что ему нужно знать, - что они тоже будут помнить и свидетельствовать.
А теперь, я стою перед вами, господин президент - главнокомандующий армии, которые освободили меня, и десятки тысяч других - и я исполнен глубокой и неизменной благодарностью к американскому народу.
Благодарность это слово, которое я лелею. Благодарность является то, что определяет человечество человеческого существа. И я благодарен вам, Хиллари - или миссис Клинтон - за то, что вы сказали, и за то, что вы делаете для детей в мире, для бездомных, для жертв несправедливости, жертв судьбы и общества. И я благодарю всех вас за то, что здесь.
Мы находимся на пороге нового века, нового тысячелетия. Что будет наследие этого схода века быть? Как это будет помнить, в новом тысячелетии? Конечно, это можно будет судить, и судить строго, как в моральном и метафизических терминах. Эти неудачи бросили тень на человечество: две мировые войны, бесчисленные гражданские войны, бессмысленная цепь убийств - Ганди, Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Садат, Рабина - кровопролитий в Камбодже и Нигерии, Индии и Пакистана, Ирландии и Руанда, Эритрея и Эфиопия, Сараево и Косово; бесчеловечность в ГУЛАГе и трагедия Хиросимы. И, на другом уровне, конечно же, Освенцим и Треблинку. Так много насилия, так что много безразличия.
Что такое равнодушие? Этимологически слово означает "нет разницы". Странное и неестественное состояние, в котором линии размытия между светом и тьмой, сумерках и на рассвете, преступления и наказания, жестокость и сострадание, добро и зло.
Каковы его курсы и неизбежные последствия? Является ли философия? Есть ли философия безразличия мыслимых? Можно ли возможно смотреть безразличие как добродетель? Является ли это необходимым время от времени практиковать это просто, чтобы сохранить свое психическое здоровье, нормально жить, наслаждаться вкусную еду и стакан вина, как мир вокруг нас испытывает душераздирающие катаклизмы?
Конечно, безразличие может быть заманчивым - более того, соблазнительной. Это намного проще, чтобы отвести взгляд от жертв. Это намного проще, чтобы избежать таких грубых перерывов в нашей работе, наши мечты, наши надежды. Это, в конце концов, неудобно, хлопотно, чтобы участвовать в боли другого человека и отчаяния. Тем не менее, для человека, который равнодушен, его или ее сосед не имеют никаких последствий. И, следовательно, их жизнь не имеет смысла. Их скрытые или даже видеть мучение не представляет интереса. Равнодушие снижает другой к абстракции.
Вон там, за черными воротами Освенцима, самым трагическим из всех заключенных были "мuselmänner,", как их называли. Облаченный в своих рваных одеял, они будут сидеть или лежать на земле, глядя безучастно в космос, не подозревая о том, кто или где они были, незнакомцы к своему окружению. Они больше не чувствовал боли, голода, жажды. Они ничего не боялись. Они ничего не чувствовали. Они были мертвы и не знали об этом.
Внедренный в нашей традиции, некоторые из нас считали, что следует отказаться от человечества, то не было окончательным. Мы чувствовали, что отказаться от Бога было хуже, чем быть наказанным Им. Лучше несправедливого Бога, чем индифферентного один. Для нас, чтобы быть проигнорировано Богом было более суровое наказание, чем быть жертвой гнева Его. Человек может жить далеко от Бога - не вне Бога. Бог есть везде, где мы находимся. Даже в страданиях? Даже в страданиях.
В некотором смысле, быть безразличным к тому, что страдание является то, что делает человеческое существо нечеловеческое. Равнодушие, в конце концов, является более опасным, чем гнев и ненависть. Гнев может иногда быть творческим. Один пишет большую поэму, большую симфонию, один делает что-то особенное для человечества, потому что один зол на несправедливость, что один свидетелей. Но безразличие никогда не творческое. Даже ненависть иногда может вызвать реакцию. Вы бороться с ним. Вы денонсировать его. Вы разоружить его. Безразличие не вызывает никакого ответа. Безразличие не является ответом.
Безразличие это не начало, это конец. И, следовательно, безразличие всегда друг врага, ибо он приносит пользу агрессора - никогда его жертва, чья боль усиливается, когда он или она чувствует себя забыто. Политический заключенный в своей камере, голодные дети, бездомные беженцы - не отвечать на их бедственное положение, чтобы не облегчить их одиночество, предлагая им искру надежды на изгнание их из человеческой памяти. И отрицая их человечность, мы предаем наши собственные.
Равнодушие, то это не только грех, это наказание. И это одна из самых важных уроков широкомасштабных экспериментов этого исходящего века в добро и зло.
В том месте, откуда я родом, общество состояло из трех простых категорий: убийцы, жертвы, и случайных прохожих. Во время мрачных времен, внутри гетто и лагерей смерти - и я рад, что г-жа Клинтон отметила, что мы сейчас в память об этом событии, этот период, что сейчас мы находимся в Дни памяти - но тогда мы чувствовали себя брошенными, забыли. Все мы сделали.
И наша единственная несчастными утешением было то, что мы считали, что Освенцим и Треблинка были тесно охраняли секреты; что лидеры свободного мира не знал, что происходит за этими черными воротами и колючей проволокой; что у них не было никакого знания о войне против евреев, что армии Гитлера и их пособники, которую ведут в рамках войны против союзников.
Если бы они знали, мы думали, что, безусловно, эти лидеры будут переместились небо и землю, чтобы вмешаться. Они говорили бы с большим возмущением и осуждением. Они бы разбомбили железные дороги, ведущие в Биркенау, только железные дороги, только один раз.
И теперь мы знали, мы узнали, мы обнаружили, что Пентагон знал, Государственный департамент знал. И прославленный хозяин Белого дома, то, кто был великим лидером - и я говорю это с некоторой тоской и болью, потому что, сегодня ровно 54 лет маркировки его смерти - Франклин Делано Рузвельт умер в апреле 12-го, 1945, поэтому он очень присутствует ко мне и к нам.
Нет сомнений в том, что он не был великим лидером. Он мобилизовал американский народ и весь мир, идя в бой, в результате чего сотни и тысячи отважных и храбрых солдат в Америке, чтобы бороться с фашизмом, чтобы бороться с диктатурой, чтобы бороться с Гитлером. И так много молодых людей, пал в бою. И, тем не менее, его образ в еврейской истории - я должен сказать, что это - его образ в еврейской истории является некорректной.
Депрессивный рассказ о Сент-Луисе является показательным примером. Шестьдесят лет назад, его человеческий груз - может быть, 1000 евреев - воротился к нацистской Германии. И это случилось после Хрустальной, после первого государственного спонсором погрома, сотни еврейских магазинов разрушены, синагоги сожжены, тысячи людей попали в концентрационные лагеря. И тот корабль, который уже был на берегу Соединенных Штатов, был отправлен обратно.
Не понимаю. Рузвельт был хорошим человеком, с сердцем. Он понимал тех, кто нуждается в помощи. Почему он не позволить этим беженцам сойти на берег? Тысячи людей - в Америке, великой страны, величайшей демократии, самым щедрым из всех новых стран в современной истории. Что случилось? Не понимаю. Почему равнодушие, на самом высоком уровне, к страданиям жертв?
Но тогда, были люди, которые были чувствительны к нашей трагедии. Эти неевреи, те христиане, которые мы назвали «Праведников», чьи самоотверженный акты героизма спасли честь своей веры. Почему они были так мало? Почему не было больше усилий, чтобы спасти убийц СС после войны, чем, чтобы спасти своих жертв во время войны?
Почему некоторые из крупнейших корпораций Америки продолжают делать бизнес с гитлеровской Германией до 1942 года? Было высказано предположение, и оно было документировано, что вермахт не мог провели вторжение в Франции без масла, полученного из американских источников. Каким образом можно объяснить их равнодушие?
И все же, друзья мои, хорошие вещи также произошло в этом травматического века: разгром нацизма, крах коммунизма, возрождение Израиля на его родовом почве, упадком апартеида, мирный договор Израиля с Египтом, мирного соглашения в Ирландия. И давайте вспомним встречу, наполненную драматизмом и эмоциями, между Рабином и Арафатом, что вы, г-н Председатель, созванной в этом самом месте. Я был здесь, и я никогда не забуду.
А потом, конечно же, совместное решение Соединенных Штатов и НАТО вмешиваться в Косово и сохранить эти жертвы, эти беженцы, те, кто были выкорчеваны человеком, которого я считаю, что из-за его | |
