Once upon a midnight dreary, while I pondered weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
`'Tis some visitor,' I muttered, `tapping at my chamber door -
Only this, and nothing more.'
Ah, distinctly I remember it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; - vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow - sorrow for the lost Lenore -
For the rare and radiant maiden whom the angels named Lenore -
Nameless here for evermore.
And the silken sad uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating
`'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door -
Some late visitor entreating entrance at my chamber door; -
This it is, and nothing more,'
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
`Sir,' said I, `or Madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you' - here I opened wide the door; -
Darkness there, and nothing more.
Deep into that darkness peering, long I stood there wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before
But the silence was unbroken, and the darkness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word, `Lenore!'
This I whispered, and an echo murmured back the word, `Lenore!'
Merely this and nothing more.
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping somewhat louder than before.
`Surely,' said I, `surely that is something at my window lattice;
Let me see then, what thereat is, and this mystery explore -
Let my heart be still a moment and this mystery explore; -
'Tis the wind and nothing more!'
Open here I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore.
Not the least obeisance made he; not a minute stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door -
Perched upon a bust of Pallas just above my chamber door -
Perched, and sat, and nothing more.
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
`Though thy crest be shorn and shaven, thou,' I said, `art sure no craven.
Ghastly grim and ancient raven wandering from the nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!'
Quoth the raven, `Nevermore.'
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning - little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door -
Bird or beast above the sculptured bust above his chamber door,
With such name as `Nevermore.'
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only,
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered - not a feather then he fluttered -
Till I scarcely more than muttered `Other friends have flown before -
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before.'
Then the bird said, `Nevermore.'
Startled at the stillness broken by reply so aptly spoken,
`Doubtless,' said I, `what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master whom unmerciful disaster
Followed fast and followed faster till his songs one burden bore -
Till the dirges of his hope that melancholy burden bore Однажды в полночь мрачный, а я задумался слабым и усталым,
На протяжении многих причудливый и любопытных объема забыли знания,
В то время как я кивнул, почти врасплох, неожиданно пришел разговоров,
Как какой-то тихонько постукивая, постукивая в дверь моей комнаты.
`'Это какой-то посетитель, пробормотал я,` нажав на дверь моей комнаты -
не только это, и больше ничего ».
Ах, отчетливо я помню, это было в мрачной декабря
И каждый отдельный умирает уголек из кованого его призрак на полу.
С нетерпением я хотел завтра; - Тщетно я пытался заимствовать
Из моих книг прекращаться печали - печаль о потерянной Ленор -
Для редких и сияющей девы, которых ангелы им Ленор -
Безымянный здесь навсегда.
И шелковый грустно шорох фиолетовый занавес
Взволнованный меня - наполнила меня фантастические ужасы никогда не чувствовал раньше;
Так что теперь, все-таки избиение моего сердца, я стоял повторяя
`'Это некоторые посетителя умоляя вход в дверь моей комнаты -
Некоторые поздно посетитель умоляя вход в дверь моей комнаты; -
Это она есть, и больше ничего »,
В настоящее время моя душа усилился; стесняясь то больше нет,
Господи! ", Сказал я,` и господа, поистине твое прощение, умоляю;
Но факт я дремал, и так нежно вы пришли рэп,
И так слабо Вы приехали разговоров, нажав в дверь моей комнаты,
То, что я мало был уверен, что слышал, как ты "- здесь я распахнула дверь; -
Тьма есть, и ничего больше.
Глубоко в этой темноте пиринга, долго я стоял там интересно, опасаясь,
Сомнение, не мечтая сны Ни один смертный не смел мечтать, прежде чем
Но тишина была сплошная, и тьма не дал знак,
И единственное слово, там говорят был шепотом слово `Ленор!
Это прошептала я, и эхо пробормотал назад слово, `Lenore!
Просто это и ничего больше.
Вернуться в камеру поворота, вся моя душа внутри меня горит,
Вскоре я снова услышал стук несколько громче, чем раньше.
`Конечно, сказал я,`, конечно, это что-то у окна решетки;
Позвольте мне видеть то, что этих заседаниях есть, и эта тайна изучения -
Пусть будет сердце мое по-прежнему момент и эта тайна исследовать; -
'Это ветер, и ничего более!
Открыть здесь я бросил затвор, когда, со многими флирт и флаттера,
Там вышел статный ворона из святых дней былого.
Не мере почтение сделал он, не минуты остановлен или он остался;
Но, с выражением лица господина или дамы, расположенный над дверью моей комнаты -
Расположенный на бюст Паллады над дверью моей комнаты, -
не Возвышаясь и сел, и ничего больше.
Тогда это черное дерево птица начинка моего печального фантазии в улыбаясь,
К серьезным и строгим приличия Лика он носил,
`Хотя твой гребень быть остриженной и выбрит, ты, сказал я,` искусство, что не трус.
Жуткий мрачные и древние ворон блуждающих из ночных берега -
Скажи мне, что твой боярское имя на Плутона берегу Ночного!
И ответил Ворон, `Nevermore».
Большая Я удивился этой несуразной птицы, чтобы услышать беседу так явно,
Хотя его ответ мало смысла - мало релевантность родила;
Мы не можем помочь не соглашаясь, что нет в живых человека
С тех еще был благословлен видеть птицу над дверью своей комнаты -
Птица или зверь над скульптурным бюстом выше дверью своей комнаты,
С таким именем, как `Nevermore».
Но ворон, сидя одиноко на спокойный бюст, говорила только,
Это одно слово, как будто его душа в этом одном слове, которое он сделал вылить.
Ничего дальше, то он не произнес - не перо, то он трепетал -
Пока я едва ли больше, чем пробормотал `другими друзьями летал раньше -
На следующий день он покинет меня, как мои надежды пролетели прежде.
И сказал птица, `Nevermore».
Пораженный в тишине нарушен ответ так метко говорится,
`Несомненно," сказал я, `, что он издаёт является только наличие и магазин,
Оказавшись в какой-то несчастного хозяина, которого безжалостный бедствий
Круги быстро и последовал быстрее пока его песни одну бремя сечения -
До панихид его надежду, что меланхолия отверстия бремени | |
