Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,
реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он -- Твое продолженье и света
источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем." -- Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:
"В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым
терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле
для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога
пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
Иосиф Бродский
16 февраля 1972 Anna Akhmatova
When she first brought
child, were inside of
people who were there constantly,
Saint Simeon and the prophetess Anna.
And the old man took the baby out of his hands
Mary; and three people around
the baby stood like a shaky frame,
that morning, lost in the gloom of the temple.
That temple surrounded them like a frozen forest.
From the looks of people and from the eyes of heaven
hid the peaks, having managed to spread out,
that morning Mary, the prophetess, the elder.
And only on the crown of the head with a random ray
light fell on the baby; but he's about nothing
did not know yet and snored sleepily,
resting on the strong arms of Simeon.
And it was told to this old man,
about what he will see mortal darkness
not before the Lord sees the son.
It is done. And the elder said: "Today,
keeping the once spoken word,
You in peace, Lord, let me go
then that my eyes saw it
child: he is Your continuation and light
source for idols of worshiping tribes,
and the glory of Israel in him. "- Simeon
fell silent. Silence surrounded them all.
Only the echo of those words, touching the rafters,
circled for a while later
over their heads, rustling slightly
under the arches of the temple, like a certain bird,
that is able to take off, but not able to descend.
And it was strange to them. There was silence
no less strange than speech. Confused
Maria was silent. "What words ..."
And the elder said, turning to Mary:
"In lying now on your shoulders
the fall of some, the rise of others,
subject of wrangling and cause for contention.
And with the same weapon, Maria, with which
his flesh will be tormented, your
the soul will be hurt. This wound
will let you see what is hidden deep
in the hearts of people, like an eye. "
He finished and moved to the exit. Following
Mary, stooped, and the weight of years
bent Anna gazed silently.
He walked, decreasing in value and in body
for these two women under the shade of the columns.
We almost match them with glances, he
walked silently through this empty temple
to the dimly white doorway.
And the tread was firm as an old man.
Only the voice of the prophetess from behind when
rang out, he held his step a little:
but there they did not call him, but God
the prophetess has already begun to praise.
And the door was approaching. Clothes and chela
the wind has already touched, and in the ears stubbornly
rushed in the noise of life outside the walls of the temple.
He was going to die. And not into the street hum
he, opening the door with his hands, stepped,
but into the deaf and dumb domain of death.
He walked through a space devoid of solidity,
he heard that time has lost its sound.
And the image of a Baby with radiance around
the furry crown of the death path
Simeon's soul carried before him
like some kind of lamp, into that black darkness,
in which no one has ever
It did not happen to illuminate the way.
The lamp was shining, and the path widened.
Joseph Brodsky
February 16, 1972 Смотрите также: | |
