Прощание (1976)
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижеру, что Смертью зовется; покорны.
И хотелось вдове, чтоб они замолчали —
Тот, кого провожали, не сдался б печали.
(Он войну начинал в сорок первом, комбатом,
Он комдивом закончил ее в сорок пятом.)
Он бы крикнул, коль мог:
— Выше голову, черти!
Музыканты, не надо подыгрывать смерти!
Для чего мне рапсодии мрачные ваши?
Вы играйте, солдаты, походные марши!
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Подошла очень бледная женщина в черном.
Всё дрожали, дрожали припухшие губы,
Всё рыдали, рыдали военные трубы.
И вдова на нее долгим взглядом взглянула:
Да, конечно же, эти высокие скулы!
Ах, комдив! Как хранил он поблекшее фото
Тонкошеей девчонки, связистки из роты.
Освещал ее отблеск недавнего боя
Или, может быть, свет, что зовется любовью.
Погасить этот свет не сумела усталость...
Фотография! Только она и осталась.
Та, что дни отступленья делила с комбатом,
От комдива в победном ушла сорок пятом,
Потому что сказало ей умное сердце:
Никуда он не сможет от прошлого деться —
О жене затоскует, о маленьком сыне...
С той поры не видала комдива доныне,
И встречала восходы, провожала закаты
Все одна да одна — в том война виновата...
Долго снились комдиву припухшие губы,
Снилась шейка, натертая воротом грубым,
И улыбка, и скулы высокие эти!..
Ах, комдив! Нет без горечи счастья на свете!.
А жена никогда ни о чем не спросила,
Потому что таилась в ней умная сила,
Потому что была добротою богата,
Потому что во всем лишь война виновата...
Чутко замерли флейты, застыли валторны,
И молчали, потупясь, две женщины в черном.
Только громко и больно два сердца стучали
В исступленной печали, во вдовьей печали... Farewell (1976)
The flutes cried softly, the horn wept
To the conductor that is called Death; submissive.
And the widow wanted them to shut up -
The one who was escorted would not give up sorrow.
(He started the war in the forty-first, a battalion commander,
He divisional finished her in forty-fifth.)
He would shout, if he could:
- Above your head, hell!
Musicians, don’t play along with death!
Why do I need your gloomy rhapsodies?
You play, soldiers, marching marches!
The flutes cried softly, the horn wept
A very pale woman in black came up.
Everybody trembled, swollen lips trembled,
Everyone wept, sobbed military pipes.
And the widow looked at her with a long look:
Yes, of course, these high cheekbones!
Ah, the divisor! How he kept the faded photo
A thin-skinned girl, signalmen from a company.
Illuminated her reflection of the recent battle
Or maybe the light that is called love.
Fatigue failed to extinguish this light ...
The photo! Only she remained.
The one that shared the days of retreat with the battalion commander,
Forty-fifth left the divisive commander,
Because a smart heart told her:
Nowhere can he escape from the past -
He is yearning for his wife, for his little son ...
Since then, I have not seen a divisor until now,
And met the sunrises, escorted the sunsets
All one and one - the war is to blame ...
For a long time the commander had swollen lips
I dreamed of a neck rubbed with a rude collar,
And a smile, and these cheekbones are high! ..
Ah, the divisor! There is no happiness without bitterness in the world !.
And the wife never asked about anything,
Because smart power lurked in her,
Because she was rich in kindness,
Because everything is only to blame for the war ...
The flutes were slightly frozen, horn froze
And silent, dull, two women in black.
Only two hearts pounded loudly and painfully
In frenzied sorrow, in widow's sorrow ... Смотрите также: | |
