Душно в комнате.
Я открою окно и насыплю с ладони
Пшеничные зерна на серый асфальт.
Я полью их водой
И стану стеречь от назойливых птиц.
Когда дети уснут,
Когда ночью стихает
Даже западный ветер,
Тасующий планы,
Здесь появятся мыши
И появится стыд образующий запах.
Я успел сосчитать все пшеничные зерна,
Я наутро смогу объяснить,
Кто и сколько мне должен.
День второй.
Я не спал накануне ни капли.
Я поставил колено на камень
И боролся за тяжесть ресниц,
Наблюдавших пшеничные зерна.
Но никто не пришел.
На теле асфальта есть много рисунков,
Провалов и трещин,
Есть даже крышки колодцев,
Ведущих под землю,
Но никто никогда не растил здесь
Пшеничные зерна,
И никто никогда не поверит
В зеленые стебли.
Я полью их водой
И стану стеречь от назойливых птиц.
Третий день превратился в молитву.
Stuffy in the room.
I opened the window, and sprinkle with the palm of your hand
Wheat grain on the gray asphalt.
I shall water with water
And I will watch from the bothersome birds.
When the children are asleep,
When the night dies down
Even the west wind,
Shuffling plans
It will click
And shame will be forming a smell.
I had time to count all the grains of wheat,
I can explain in the morning,
Who and how much I should.
Day Two.
I did not sleep on the eve of a drop.
I put a knee on the stone
And fought for the severity of the eyelashes,
Watch grains of wheat.
But no one came.
The body has a lot of pictures of asphalt,
Gaps and cracks,
There are even manhole covers,
Leading into the ground,
But no one has ever reared here
Wheat grain
And no one would ever believe
The green stems.
I shall water with water
And I will watch from the bothersome birds.
The third day turned into a prayer.
