крепи меня, о Боже, на великую борьбу,
И пошли мне мощь Самсона — недостойному рабу.
Как в пустыне вопиющей я на торжищах взывал,
И в палатах, и в лачугах сильных мира обличал.
Как на бесы мчатся с криком чрез болото и пустырь,
Чернецы везут расстригу-Аввакума в монастырь.
Привезли меня в Андроньев, тут и бросили в тюрьму,
Как скотину, без соломы, прямо в холод, смрад и тьму.
Из Москвы велят указом, чтоб на самый край земли
Аввакума-протопопа в ссылку вечную везли.
Десять тысяч верст в Сибири, в тундрах, дебрях и лесах
Волочился я на дровнях, на телегах и плотах.
Пять недель мы шли по Нерчи, пять недель все голый лед.
Деток с рухлядью в обозе лошаденка чуть везет.
Протопопица, бывало, поскользнется, упадет.
«Протопоп ты горемычный, долго ли нам еще страдать!»
«Видно, Марковна, до смерти!» Тихо, с ласковым лицом,
«Что ж, Петрович, — отвечает — с Богом дальше побредем».
Вижу — меркнет Божья вера, тьма полночная растет,
Вижу — льется кровь невинных, брат на брата восстает.
Что же делать мне! Бороться и неправду обличать,
Иль, скрываясь от гонений, покориться и молчать.
И сидел в немом раздумье я, поникнув головой.
Но жена ко мне подходит, тихо молвит: «Что с тобой?
Встань, родимый, что тут думать, встань, поди скорее в храм.
Проповедуй слово Божье. Смерть пришла сегодня к нам».
А сегодня рано утром пред народом поведут
На костер меня-расстригу, и с проклятьями сожгут.
Но звучит мне чей-то голос, и зовет он в тишине:
«Аввакумушка мой бедный, ты устал, приди ко мне».
Дай мне, Боже, хоть последний уголок в твоем раю,
Только видеть малых деток, видеть Марковну мою.
Потрудился я для правды, не берег последних сил,
Тридцать лет, никониане, я жестоко вас бранил.
Если чем-нибудь обидел, вы простите чудаку,
Ведь и мне пришлось немало натерпеться, старику.
Вы простите, не сердитесь, все мы братья во Христе.
И за всех нас, злых и добрых, умирал Он на Кресте.
Так возлюбим же друг друга — вот последний мой завет.
Все в любви, Закон и Вера, выше заповеди нет. Fight me, oh God, to the great struggle,
And the power of Samson went to me - an unworthy slave.
As in the blatant desert, I called out on the merchants,
Both in the wards and in the shacks of the strong world convicted.
How to shout through the swamp and wasteland rushes to demons,
The blacks are taking the Avvakuma cutting to the monastery.
They brought me to Androniev, and then they threw me to prison,
Like cattle, without straw, right in the cold, stench and darkness.
From Moscow is ordered by decree, so that the very edge of the earth
Avvakuma-protopop was taken to the external exile.
Ten thousand miles in Siberia, in tundra, wilds and forests
I dragged on firewood, on carts and rafts.
Five weeks we walked along Nerchi, five weeks all bare ice.
The children with the junk in the horseman wagon are a little lucky.
The protopopics used to slip, fall.
"You are a miserable protopop, how long we still suffer!"
"Apparently, Markovna, to death!" Quietly, with an affectionate face
“Well, Petrovich,” he answers, “we’ll shake it further with God.”
I see - God's faith fades, the darkness is growing,
I see - the blood of the innocent is pouring, the brother is rebelled at the brother.
What to do to me! Fight and not true to expose,
Or, hiding from persecution, to submit and be silent.
And I sat in a dumb thought, drooping my head.
But my wife comes up to me, quietly says: “What is the matter with you?
Get up, darling, what to think here, get up, go to the temple soon.
Preach the word of God. Death came to us today. ”
And today they will lead before the people in the morning
I will grow me to the fire, and they will burn me with curses.
But someone's voice sounds to me, and he calls in silence:
"Avvakumushka is my poor, you are tired, come to me."
Give me, God, at least the last corner in your paradise,
Just see small children, to see my Markovna.
I worked hard for the truth, not the shore of the last forces,
Thirty years, Nikonian, I brutally scolded you.
If you offended something, you will forgive an eccentric
After all, I also had to suffer a lot, an old man.
Sorry, do not be angry, we are all brothers in Christ.
And for all of us, evil and kind, he died on the cross.
So we love each other - this is my last covenant.
Everything is in love, law and faith, there is no commandment above. | |
