Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть — рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
И жить торопится и чувствовать спешит.
Кн. Вяземский.
I
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»
II
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня1.
III
Служив отлично благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил.
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l'Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.
IV
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде,
Как dandy2 лондонский одет —
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
V
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
VI
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
VII
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
VIII
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, —
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
IX
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
X
Как ран Not thinking proud light fun
Warning friendship loved,
I'd like to introduce to you
Pawn worthy of you,
Worthy of a great soul,
Holy dream come true,
Poetry lively and clear,
High thoughts and simplicity;
But so be it - hand biased
Take a motley assembly of heads,
Polusmeshnyh, A half,
Folksy, ideal,
Careless fruit of my fun,
Insomnia, light inspirations
Immature and wilted years
Uma cold observations
And the hearts of sad notice.
CHAPTER ONE
And live in a hurry, and feel in a hurry.
Bk. Vyazemsky.
I
"My uncle of the most fair rules,
When not in the joke was sick,
He got to respect yourself
And the best could not invent.
His example to other science;
But, my God, what a bore
With the patient sitting day and night,
Do not leave a single step away!
What low cunning
Half dead to entertain,
He was correct pillow,
Sadly bring medicine
Sigh and think to yourself:
When the devil take you! "
II
So thought the young rake,
Flying in the dust on postage,
The supreme will of Zeus
The heir to all his relatives.
Friends of Lyudmila and Ruslan!
With the hero of my novel
Without preamble, this same hour
Let me introduce you to:
Onegin, a good friend of mine,
He was born on the banks of the Neva,
Where maybe you were born
Or shine, my reader;
There's no time to go out and I:
But the damage to the north menya1.
III
It serves as a great noble,
Long lived by his father,
He gave three annual ball
And finally squandered.
Destiny filed Eugene:
At first Madame him go,
Then it was replaced by Monsieur.
The child has been cuts, but nice.
Monsieur l'Abbé, French shabby,
So as not exhausted child,
I taught him everything joking
I do not bother strict morality,
Slightly scolded for antics
And in the summer garden walks led.
IV
When rebellious youth
Eugene's time has come,
It's time to hope and sadness tender
Monsieur drove out of the yard.
Here's my Onegin at large;
His haircut in the latest fashion,
As dandy2 London dressed -
Finally saw the light.
It is completely in French
He could speak and write;
It is easy to dance the mazurka
And bowed at ease;
Why are you more? Light decided
What he is intelligent and very sweet.
V
We all learned a little
Anything and somehow,
So education, thank God,
We wonder to shine.
Onegin was considered by many
(Judges decisive and strict)
Scientific fellow, but a pedant:
He had a happy talent
Without coercion in a conversation
Touch up just slightly,
With scientists connoisseur
Remain silent in an important dispute
And to bring a smile ladies
Fire unexpected epigrams.
VI
Latin went out of fashion now:
So, if you tell the truth,
He knew quite Latin,
To disassemble the epigraphs,
Talk about Juvenal,
At the end of the letter put the vale,
Yes remembered, though not without sin,
From Aeneid two verses.
He did not have to rummage hunting
In chronological dust
Chronicles the earth:
But the anecdotes of days gone by
From Romulus to the present day
He kept in his memory.
VII
High passion without
To the sounds of life is not spared,
He could not iambic from trochaic
As we fought or distinguish.
Bran Homer, Theocritus;
But I read Adam Smith
And there was a deep economy,
That is able to judge
As the state gets richer,
And the lives and why
You do not need gold to him,
When the product is simple.
My father could not understand it
And the land pledge.
VIII
All that had known Eugene,
Retell me no time;
But what is true, he was a genius,
What did he know all the harder sciences,
What happened to him izmlada
And labor, and pain, and joy,
Which takes the whole day
His yearning laziness -
Was the science of tender passion,
Which sang Naso,
What he ended sufferer
His brilliant and rebellious age
In Moldova, in the wilderness of the steppes,
Away Italy his.
IX
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
X
As wounds Смотрите также: | |
