И грустный диагноз, увы, окончателен -
Болезни, и возраст, и всё - к одному...
И он умирал на широкой кровати,
И внучку прощаться водили к нему.
Его подсознания пропасти тёмные
Тянули к себе, не давали дышать.
Он двигал руками, артритом сведёнными,
Он что-то искал и не мог отыскать.
Копался в бумагах неверными пальцами
И номер какой-то пытался набрать...
Он двадцать лет жил до реабилитации,
А после неё он прожил всего пять...
И двери с печатями веяли холодом,
И вот уже вычеркнут очередной.
Он видел, как падали гордые головы,
И чью-то вину всё искал за собой,
Что нищими жили, что спали несытыми,
Да Бог с ним, ведь он не сидел в лагерях,
Он просто на собственной шкуре испытывал,
Что значит слепой и беспочвенный страх.
Портрет, перевязанный траурной лентой,
И в ватном молчанье родные стоят.
А он всё в бреду собирал документы,
А он всё доказывал: не виноват.