Два года я молчала. Я молча-...
Я так желала в морду – кирпича.
Я так желала рот забить щебенкой.
Она давала молоко мне с пленкой.
И год прошел, и два прошло, и три.
Ну не смотри, ну плюнь да разотри!
Ну не смотри ты на меня оттуда!
Как на меня, щенка, посыпались дары.
Как люди были рады и добры.
Как я кричала ей: «Уйди, паскуда!»
Апрельский лед и майская сирень,
И устрицы, и ножницы, и лень!
И ласточки, и винограда груда!
Январь малины и январь открыток!
Но вот не мил мне белый божий день.
И черный чай несладок стал и жидок.
На почте киснет банка сургуча.
В моем парадном стружки и моча.
Какие, нафиг, матери и дочки.
Во мне одна вода и камни в почках.
Я позабыла, как писать – в тетрадь.
Валокордин, душевные болезни.
Но кто мне напевает тихо песни?
Но кто меня прощает? И – опять...
Two years I was silent. I'm silent -...
I desired so much in the face - brick.
I wished my mouth to score with rubble.
She gave me milk with a film.
And the year passed, and two passed, and three.
Well, do not look, well, I spit yes straight!
Well, do not look at me from there!
Like me, a puppy, gifts fell.
How people were glad and kind.
How I screamed to her: "Get out, Pascut!"
April ice and May lilac,
And oysters, and scissors, and lazy!
And swallows, and chest grapes!
January raspberries and January postcards!
But the White God's Day is not cute.
And black tea hawk has become liquid.
At the post office Kisnet Bank Surguc.
In my parade chips and urine.
What, nafig, mother and daughters.
In me, one water and kidney stones.
I forgot how to write - in a notebook.
Valokordin, mental illness.
But who sings me quietly songs?
But who forgives me? And again...
