Слеза золотая, сверкни и погибни,
рассыпься, зрачку не мешай.
Я всей панорамы ещё не запомнил,
запомню - и сразу уйду.
Надежд на взаимность пускай ни малейших:
ландшафты не знают о ней.
Ну что ж, ни малейших... Я здесь не за этим,
мне только проститься и всё.
Прощай, горожанка! Считай машинально
ступени от порта наверх,
домой или в гости неся con amore
большую корзину маслин.
Прощай, побережье! Храни con amore
присущий тебе аромат.
Нет войн, нет ошибок. Вода не замёрзнет.
Везувий не заговорит.
Не то любопытно, что я в одночасье
к такому приволью привык,
сто лет накануне прожив в катакомбах -
на ощупь, вслепую почти.
Вопрос - отвыкать ли теперь, отправляясь
обратно и слыша вослед:
«Прощай, чужестранец! Ну, да, чужестранец,
конечно. Конечно, прощай...»
Не вмиг, но отвыкну. Замкнусь, онемею.
Везенье случайным сочту.
Вернусь в подземелье, дневник безучастный
продолжу не с новой строки.
Но здесь, но покуда лежит предо мною
густая тирренская синь,
я к ней - con amore - тянусь, постигая
внезапно, что значит «душа».
1999
