Прискучило писать и сочинять в тетради
при лампе и свече. Ни слово – не скажу.
Воедино слившись, в прижившемся наряде,
с нетопленой печью, по комнате хожу.
Темно. Чапаевск спит. Прошла температура,
и головная боль не мучает уже.
Не слышу я речей злорадных Байконура.
Чапаевск ближе мне и больше по душе.
Запамятовал ум. Куда ему податься?
Мозг раздражен двором. Темно. Округа спит.
Должно быть, мотыльки на свет огня ластятся,
как воспалённый глаз, который столку сбит.
Глаз рыщет, чтоб завлечь в зрачок, как в паутину,
очередную вещь, как жертву злой паук.
Подсвечник, что горит, подале отодвину.
Огонь свечи погас и мрак сужает круг.
Который час? – молчат часы (в часах кукушка).
Но до утра, боюсь, засну и упущу
рассвет, когда вот так таращится подушка,
чьей власти, как никак, доселе подлежу.
Я рифме поверял следить за смыслом ночи.
Упущенный пробел мой разум изодрал.
На этом месте речь бессмысленно закончим.
Того чего здесь нет, не надо озирать.
Порядок рифм и слов бессмыслицей нарушен.
Зря подстрекал себя и слово опроверг.
Температуры нет. Тем слаще сон грядущий.
Не терпится заснуть. Но близится рассвет.
2010
