Я первый скульптор, которому довелось оказаться внутри камня.
© Хулио Кортасар
Я беру камень и отсекаю всё лишнее.
© Микеланджело Буонарроти
1
Деревья лысели.
Птицы летели на север.
Жатва обирала посевы.
В дома возвращались семьи.
Мир пустел.
Ты одна.
Ты одна могла быть всем.
Всеми.
Когда руки гладили глину
или
твои волосы длинные
цвета оникс,
что легли на
ладони,
я изучал природу их линий:
искусство таилось в каждом извиве.
Ты одна
могла слезами заменить ливень,
а смехом – рай,
а смертью – мрак,
а шутками о Перпетуум-мобиле –
Перпетуум-мобиле.
Ты одна могла быть всем.
Но только для меня.
2
Как же ноябрь напоминает апрель,
в частности, творческим забвеньем.
Даже Бог переставал скорбеть
и на минуту останавливал время:
когда я брал в руки скарпель,
любой камень раздавался пеньем.
За окном начиналась эпоха потерь –
осенью погибает любой сангвиник.
Точно так листком падает Бог на постель
и не может встать, маясь ангиной.
Я беру его тело, чтобы тихо раздеть
и на ватмане отобразить мелком сангины.
Любая женщина променяет себя на стихи.
Сложнее сломить Бога занять нужную позу.
Со всеми его дефектами справляется мастихин,
в конце концов – он всего лишь воздух,
и именно этим он меня восхитил.
Высечь из глыбы Ничто – это не так-то просто.
Я пытаюсь ужиться с камнем, стать им.
Чем меня меньше – тем ему легче.
В прессе обо мне появились статьи,
мол, безумный, не скульптор – лепщик.
Я плевал. Мне с ума уже не сойти.
Эта глыба и руки – вот все мои вещи.
3
Мертвый Брюгге хранил лебедей.
Дома у воды толпились, терлись плечами.
Заблудший домовый сыч талдычил: быть беде, быть беде,
быть беде.
И печали.
Постепенно валун обретал черты
сначала схемы, потом скелета,
потом откололось ребро.
И появилась ты.
Как ювелир-анатом я тебя исследовал.
Выкупав тебя в росе,
на животе высек латынью орнамент:
«Mea matris, mea filia, meum amor»*
Ты одна. Ты была для меня всем.
Я был для тебя тем, чем был для меня мой камень.
Который несовершенство терял в полноте.
Я убирал лишнее,
грамм за граммом.
А когда он стал размером с ладонь,
я похолодел,
поняв, что моя скульптура – за гранью.
Мертвый Брюгге встречал туман,
сквозь который шли люди, как грустные камни.
Лишь тогда осознал,
кáк мир нещадно мал,
когда перед Ничто я стоял с пустыми руками.
*Моя мать, моя дочь, моя любовь. I was the first sculptor, who happens to be inside the stone.
© Julio Cortázar
I take a stone and cut off all unnecessary.
© Michelangelo Buonarroti
1
Trees lyseli.
Birds were flying north.
Harvest crops fleeced.
The family returned home.
World emptied.
You are alone.
You might be one whole.
All.
When hands stroked clay
or
your hair is long
colored onyx,
that lay on
palm
I have studied the nature of their lines:
art lurked in every meandering.
You are alone
tears can replace a shower,
and laugh - a paradise,
and death - the darkness,
and jokes about perpetual motion -
Perpetuum mobile.
You might be one whole.
But only for me.
2
How reminiscent of November April
in particular, the creative oblivion.
Even God ceased to grieve
and for a moment I stopped time:
when I picked up a boaster,
any stone was heard singing.
Outside the window, it began the era of losses -
autumn dies any sanguine.
Similarly, a piece of God falls on the bed
and can not get up, toiling angina.
I take his body to undress quietly
and on Whatman paper display fine sanguine.
Any woman will exchange themselves on poetry.
It is more difficult to break God to take the desired position.
With all its defects handle spatula,
in the end - it is just air,
and that is what he admired me.
Nothing is carved from a block - it's not so easy.
I'm trying to get along with the stone, be they.
What I am less - so it is easier.
The press published articles about me,
they say, crazy, not a sculptor - modeler.
I spat. I was crazy not to get off.
This lump and hands - that's all my stuff.
3
Bruges-la-Morte kept swans.
Houses near the water crowded, rubbing shoulders.
Lost Little Owl taldychil: be trouble, there will be trouble,
the fat is in the fire.
And sadness.
Gradually acquires the features of a boulder
first circuit, then the skeleton,
then split off the edge.
And there you were.
As a jeweler anatomist I have examined you.
To redeem you in the dew,
Latin to belly carved ornament:
«Mea matris, mea filia, meum amor» *
You are alone. You were everything to me.
I was the one than it was for me my stone for you.
That imperfection in the fullness lost.
I cleaned the excess,
gram for gram.
And when he was the size of a palm,
I froze,
realizing that my sculpture - beyond.
Bruges-la-Morte met fog,
through which the people were as sad stones.
Only then I realized
kák world mercilessly small
Nothing in front when I was empty-handed.
* My mother, my daughter, my love. Смотрите также: | |
