И черны очертания глаз
у пустой колонки с водой,
что, будучи светом в тени моих солнц,
держала лицо верхом вверх, низом вниз.
И то, что было глазами,
осталось пятном на стекле,
и размазалось острым листом
по коже стекла, как по маслу.
И ушли мои уши,
остались одни очертанья
и дыры в башке, из которых мозги
по ночам вытекают, как фарш.
Очертанья лица
смешались в грубый цветок,
вместо носа постыдный обрубок,
хвой и лишай вместо грубых волос.
Мои руки устали
и снова, пытавшись взлететь,
камнем вниз обрушили надежды,
которые были, быть может.
А ноги, ноги мои,
словно вёсла у лодки, стоявшей
всю вечность у речки,
прогнили насквозь.
И видно, что жизнь,
не прошедшая зря,
проехала мимо своей остановки
и рванула в депо. And black contours eyes
in an empty column with water,
that being a light in the shadow of my suns,
held face up top, bottom down.
And what was his eyes,
It left a stain on the glass,
and smeared sharp sheet
glass on the skin, like clockwork.
And I left my ears,
left alone outlines
and a hole in the head, from which the brain
at night follow, as the stuffing.
Contours of the face
mixed into a rough flower,
instead of a nose shameful stump
coniferous and shingles instead of coarse hair.
My hands are tired
and again, tried to take off,
stone rained down expectations
which were, perhaps.
And legs, my feet,
like the oars of the boat, standing
all eternity by the river,
rotten to the core.
And it is clear that life,
not passed in vain,
I drove past their stops
and jerked at the depot. | |
