Квинтет
Марку Стрэнду
I
Веко подергивается. Изо рта
вырывается тишина. Европейские города
настигают друг друга на станциях. Запах мыла
выдает обитателю джунглей приближающегося врага.
Там, где ступила твоя нога,
возникают белые пятна на карте мира.
В горле першит. Путешественник просит пить.
Дети, которых надо бить,
оглашают воздух пронзительным криком. Веко
подергивается. Что до колонн, из-за
них всегда появляется кто-нибудь. Даже прикрыв глаза,
даже во сне вы видите человека.
И накапливается как плевок в груди:
"Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди
прочь!" И веко подергивается. Невнятные причитанья
за стеной (будто молятся) увеличивают тоску.
Чудовищность творящегося в мозгу
придает незнакомой комнате знакомые очертанья.
II
Иногда в пустыне ты слышишь голос. Ты
вытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты.
Но -- темнеет. Присядь, перекинься шуткой
с говорящей по-южному, нараспев,
обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успев
стать человеком, сделалась проституткой.
Лучше плыть пароходом, качающимся на волне,
участвуя в географии, в голубизне, а не
только в истории -- этой коросте суши.
Лучше Гренландию пересекать, скрипя
лыжами, оставляя после себя
айсберги и тюленьи туши.
Алфавит не даст позабыть тебе
цель твоего путешествия -- точку "Б".
Там вороне не сделаться вороном, как ни каркай;
слышен лай дворняг, рожь заглушил сорняк;
там, как над шкуркой зверька скорняк,
офицеры Генштаба орудуют над порыжевшей картой.
III
Тридцать семь лет я смотрю в огонь.
Веко подергивается. Ладонь
покрывается потом. Полицейский, взяв документы,
выходит в другую комнату. Воздвигнутый впопыхах,
обелиск кончается нехотя в облаках,
как удар по Эвклиду, как след кометы.
Ночь; дожив до седин, ужинаешь один,
сам себе быдло, сам себе господин.
Вобла лежит поперек крупно набранного сообщенья
об изверженьи вулкана черт знает где,
иными словами, в чужой среде,
упираясь хвостом в "Последние Запрещенья".
Я понимаю только жужжанье мух
на восточных базарах! На тротуаре в двух
шагах от гостиницы, рыбой, попавшей в сети,
путешественник ловит воздух раскрытым ртом:
сильная боль, на этом убив, на том
продолжается свете.
IV
"Где это?" -- спрашивает, приглаживая вихор,
племянник. И, пальцем блуждая по складкам гор,
"Здесь" -- говорит племянница. Поскрипывают качели
в старом саду. На столе букет
фиалок. Солнце слепит паркет.
Из гостиной доносятся пассажи виолончели.
Ночью над плоскогорьем висит луна.
От валуна отделяется тень слона.
В серебре ручья нет никакой корысти.
В одинокой комнате простыню
комкает белое (смуглое) просто ню --
живопись неизвестной кисти.
Весной в грязи копошится труженик-муравей,
появляется грач, твари иных кровей;
листва прикрывает ствол в месте его изгиба.
Осенью ястреб дает круги
над селеньем, считая цыплят. И на плечах слуги
болтается белый пиджак сагиба...
V
Было ли сказано слово? И если да, --
на каком языке? Был ли мальчик? И сколько льда
нужно бросить в стакан, чтоб остановить Титаник
мысли? Помнит ли целое роль частиц?
Что способен подумать при виде птиц
в аквариуме ботаник?
Теперь представим себе абсолютную пустоту.
Место без времени. Собственно воздух. В ту
и в другую, и в третью сторону. Просто Мекка
воздуха. Кислород, водород. И в нем
мелко подергивается день за днем
Quintet
Mark Strand
I
The eyelid twitches. From mouth
silence breaks out. European cities
overtake each other at the stations. Smell of soap
gives the jungle dweller an approaching enemy.
Where your foot stepped
white spots appear on the world map.
The throat is sore. The traveler asks for a drink.
Children to be beaten
screams through the air. Eyelid
twitches. As for the columns, because of
someone always appears. Even closing my eyes
even in a dream you see a person.
And accumulates like spit in the chest:
"Give me ink and paper, and leave yourself
away! "And the eyelid twitches. Indistinct lamentations
behind the wall (as if praying) increase the melancholy.
The monstrosity of the brain
gives an unfamiliar room a familiar shape.
II
Sometimes in the desert you hear a voice. You
you pull out the camera to capture the features.
But - it gets dark. Sit down, have a joke
with a southern speaker, in a singsong voice,
the monkey that jumped off the palm tree and, not having time
become a man, become a prostitute.
Better to sail with a steamer swinging on a wave
participating in geography, in blueness, and not
only in history - this sushi crust.
Better cross Greenland creaking
skis, leaving behind
icebergs and seal carcasses.
The alphabet will not let you forget
the purpose of your journey is point "B".
There, a raven cannot become a raven, no matter how it croaks;
you can hear the barking of mongrels, rye drowned out the weed;
there, like a furrier over the skin of an animal,
General Staff officers are wielding a rusty map.
III
For thirty-seven years I have been looking into fire.
The eyelid twitches. Palm
covered with sweat. The policeman, taking the documents,
goes into another room. Hastily erected
the obelisk ends reluctantly in the clouds,
like a blow to Euclid, like a comet trail.
Night; having lived to gray hair, you have dinner alone,
his own cattle, his own master.
Vobla lies across a large typed message
about volcanic eruptions, God knows where,
in other words, in a foreign environment,
resting his tail against the "Last Prohibitions".
I only understand the buzzing of flies
in oriental bazaars! On the sidewalk in two
steps from the hotel, fish caught in the net,
the traveler catches air with his open mouth:
severe pain, killing on this, on that
the light continues.
IV
"Where is it?" - asks, smoothing the whirlwind,
nephew. And, wandering with a finger along the folds of the mountains,
“Here,” says the niece. The swing creaks
in the old garden. Bouquet on the table
violets. The sun is blinding the parquet.
Cello passages are heard from the drawing-room.
The moon hangs over the plateau at night.
The shadow of an elephant separates from the boulder.
There is no self-interest in the silver of the stream.
In a lonely room a sheet
crumples white (swarthy) just nude -
painting by an unknown brush.
In the spring, the ant toiler swarms in the mud,
a rook appears, creatures of other blood;
foliage covers the trunk where it bends.
In autumn the hawk gives circles
over the village, counting the chickens. And on the shoulders of a servant
Sahib's white jacket dangles ...
V
Was the word spoken? And if so, -
what language? Was there a boy? And how much ice
need to be thrown in a glass to stop the Titanic
thoughts? Does the whole remember the role of particles?
What can I think at the sight of birds
a botanist in the aquarium?
Now let's imagine an absolute emptiness.
A place without time. Air itself. In that
and in the other, and in the third direction. Just Mecca
air. Oxygen, hydrogen. And in it
twitching finely day after day Смотрите также: | |
