Елизавете Лионской
I
Помрачненье июльских бульваров, когда, точно деньги во сне,
пропадают из глаз, возмущенно шурша, миллиарды,
и, как сдача, звезда дребезжит, серебрясь в желтизне
не от мира сего замусоленной ласточкой карты.
Вечер липнет к лопаткам, грызя на ходу козинак,
сокращает красавиц до профилей в ихних камеях;
от великой любви остается лишь равенства знак
костенеть в перекладинах голых садовых скамеек.
И ночной аквилон, рыхлой мышцы ища волокно,
как возможную жизнь, теребит взбаламученный гарус,
разодрав каковой, от земли отплывает фоно
в самодельную бурю, подняв полированный парус.
II
Города знают правду о памяти, об огромности лестниц в так наз.
разоренном гнезде, о победах прямой над отрезком.
Ничего на земле нет длиннее, чем жизнь после нас,
воскресавших со скоростью, набранной к ночи курьерским.
И всегда за спиной, как отбросив костяшки, рука
то ли машет вослед, в направленьи растраченных денег,
то ли вслух громоздит зашвырнувшую вас в облака
из-под пальцев аккордом бренчащую сумму ступенек.
Но чем ближе к звезде, тем все меньше перил; у квартир --
вид неправильных туч, зараженных квадратностью, тюлем,
и версте, чью спираль граммофон до конца раскрутил,
лучше броситься под ноги взапуски замершим стульям.
III
Разрастаясь как мысль облаков о себе в синеве,
время жизни, стремясь отделиться от времени смерти,
обращается к звуку, к его серебру в соловье,
центробежной иглой разгоняя масштаб круговерти.
Так творятся миры, ибо радиус, подвиги чьи
в захолустных садах созерцаемы выцветшей осью,
руку бросившем пальцем на слух подбирает ключи
к бытию вне себя, в просторечьи -- к его безголосью.
Так лучи подбирают пространство; так пальцы слепца
неспособны отдернуть себя, слыша крик "Осторожней!"
Освещенная вещь обрастает чертами лица.
Чем пластинка черней, тем ее доиграть невозможней.
<1987>
* Bagatelle -- пустяк, всякая всячина (франц.) (прим. в СИБ) Elizabeth of Lyons
I
The clouding of the July boulevards, when, like money in a dream,
billions disappear from the eyes, indignantly rustling,
and, like surrender, the star rattles, silvering in yellow
not out of this world with a goofy swallow card.
The evening sticks to the shoulder blades, gnawing on the gozinak,
shortens beauties to profiles in their cameos;
from great love there remains only an equal sign
Numb in the crossbars of bare garden benches.
And nocturnal aquilon, loose muscle looking for fiber,
like a possible life, tugging an agitated garus,
tearing one, the phono sails from the earth
into a makeshift storm, raising a polished sail.
II
Cities know the truth about memory, about the vastness of the stairs in the so-called.
ravaged nest, about straight line victories over a segment.
Nothing on earth is longer than life after us,
resurrected at the speed gained by courier by night.
And always behind me, as if knocking back my knuckles
either waving after, in the direction of wasted money,
either loudly piles up throwing you into the clouds
from under the fingers a chord strumming sum of steps.
But the closer to the star, the smaller the railing; at apartments -
kind of irregular clouds infected with squareness, tulle,
and a verst, whose spiral the gramophone to the end untwisted,
it is better to rush under the feet of the rest of the frozen chairs.
III
Growing like clouds thinking of themselves in blue
time of life, trying to separate from the time of death,
appeals to the sound, to its silver in the nightingale,
centrifugal needle accelerating the scale of a whirl.
So worlds are created, for the radius, whose deeds
in provincial gardens contemplated by a faded axis,
picks up keys
to being outside himself, in vernacular - to his voicelessness.
So the rays pick up space; so fingers blind
unable to pull themselves away hearing the cry "Watch out!"
A lighted thing is overgrown with facial features.
The blacker the record, the more impossible it is to finish it.
<1987>
* Bagatelle - a trifle, all sorts of things (French) (approx. In the NIB) Смотрите также: | |
