Век скоро кончится, но раньше кончусь я.
Это, боюсь, не вопрос чутья.
Скорее — влиянье небытия
на бытие. Охотника, так сказать, на дичь —
будь то сердечная мышца или кирпич.
Мы слышим, как свищет бич,
пытаясь припомнить отчества тех, кто нас любил,
барахтаясь в скользких руках лепил.
Мир больше не тот, что был
прежде, когда в нем царили страх, абажур, фокстрот,
кушетка и комбинация, соль острот.
Кто думал, что их сотрет,
как резинкой с бумаги усилья карандаша,
время? Никто, ни одна душа.
Однако время, шурша,
сделало именно это. Поди его упрекни.
Теперь повсюду антенны, подростки, пни
вместо деревьев. Ни
в кафе не встретить сподвижника, раздавленного судьбой,
ни в баре уставшего пробовать возвыситься над собой
ангела в голубой
юбке и кофточке. Всюду полно людей,
стоящих то плотной толпой, то в виде очередей;
тиран уже не злодей,
но посредственность. Также автомобиль
больше не роскошь, но способ выбить пыль
из улицы, где костыль
инвалида, поди, навсегда умолк;
и ребенок считает, что серый волк
страшней, чем пехотный полк.
И как-то тянет все чаще прикладывать носовой
к органу зрения, занятому листвой,
принимая на свой
счет возникающий в ней пробел,
глаголы в прошедшем времени, букву "л",
арию, что пропел
голос кукушки. Теперь он звучит грубей,
чем тот же Каварадосси — примерно как "хоть убей"
или "больше не пей" —
и рука выпускает пустой графин.
Однако в дверях не священник и не раввин,
но эра по кличке фин-
де-сьекль. Модно все черное: сорочка, чулки, белье.
Когда в результате вы все это с нее
стаскиваете, жилье
озаряется светом примерно в тридцать ватт,
но с уст вместо радостного "виват!"
срывается "виноват".
Новые времена! Печальные времена!
Вещи в витринах, носящие собственные имена,
делятся ими на
те, которыми вы в состоянии пользоваться, и те,
которые, по собственной темноте,
вы приравниваете к мечте
человечества — в сущности, от него
другого ждать не приходится — о нео-
душевленности холуя и о
вообще анонимности. Это, увы, итог
размножения, чей исток
не брюки и не Восток,
но электричество. Век на исходе. Бег
времени требует жертвы, развалины. Баальбек
его не устраивает; человек
тоже. Подай ему чувства, мысли, плюс
воспоминания. Таков аппетит и вкус
времени. Не тороплюсь,
но подаю. Я не трус; я готов быть предметом из
прошлого, если таков каприз
времени, сверху вниз
смотрящего — или через плечо —
на свою добычу, на то, что еще
шевелится и горячо
наощупь. Я готов, чтоб меня песком
занесло и чтоб на меня пешком
путешествующий глазком
объектива не посмотрел и не
исполнился сильных чувств. По мне,
движущееся вовне
время не стоит внимания. Движущееся назад
сто'ит, или стои'т, как иной фасад,
смахивая то на сад,
то на партию в шахматы. Век был, в конце концов,
неплох. Разве что мертвецов
в избытке — но и жильцов,
исключая автора данных строк,
тоже хоть отбавляй, и впрок
впору, давая срок,
мариновать или сбивать их в сыр
в камерной версии черных дыр,
в космосе. Либо — самый мир
сфотографировать и размножить — шесть
на девять, что исключает лесть —
чтоб им после не лезть
впопыхах друг на дружку, как штабель дров.
Под аккомпанемент авиакатастроф,
век кончается; Проф.
бубнит, тыча пальцем вверх, о слоях земной
атмосферы, что объясняет зной,
а не как из одной
точки попасть туда, где к составу туч
примешиваются наши "спаси", "не мучь",
"прости", вынуждая луч
разменивать его золото на серебро.
Но век, собирая свое добро,
расценивает как ретро
и это. На полюсе лает лайка и реет флаг.
На западе глядят на Восток в кулак,
видят забор, барак,
в котором царит оживление. Вспугнуты лесом рук,
птицы вспархивают и летят на юг,
где есть арык, урюк,
пальма, тюрбаны, и где-то звучит там-там.
Но, присматриваясь к чужим чертам,
ясно, что там и там
главное сходство между простым пятном
и, скажем, классическим полотном
в том, что вы их в одном
экземпляре не встретите. Природа, как бард вчера —
копирку, как мысль чела —
букву, как рой — пчела,
искренне ценит принцип массовости, тираж,
страшась исключительности, пропаж
энергии, лучший страж
каковой есть распущенность. Пространство заселено.
Трению времени о него вольно
усиливаться сколько влезет. Но
ваше веко смыкается. Только одни моря
невозмутимо синеют, издали говоря
то слово "заря", то — "зря".
И, услышавши это, хочется бросить рыть
землю, сесть на пароход и плыть,
и плыть — не с целью открыть
остров или растенье, прелесть иных широт,
новые организмы, но ровно наоборот;
главным образом — рот.
Century will soon be over, but before I finished.
This, I fear, not a matter of intuition.
Rather - Effect of non-existence
on being. Hunter, so to speak, in the game -
whether the heart muscle or brick.
We hear the whistling whip
trying to remember the patronymic of those who love us,
floundering in slippery hands sculpted.
The world is no longer what it was
before, when it was dominated by fear, lampshade, foxtrot,
a couch and a combination of salt-liners.
Who would have thought that they erase,
like a rubber band on the paper with a pencil,
time? Nobody, not a single soul.
However, the time rustling,
to do just that. Come his reproach.
Now everywhere antenna, teens, tree stumps
instead of trees. or
in the cafe did not meet an associate, crushed by fate,
no bar tired of trying to rise above a
angel in blue
skirt and blouse. Everywhere is full of people,
facing the dense crowd, in the form of bursts;
a tyrant is not a villain,
but mediocrity. also the car
It is no longer a luxury, but a way to knock the dust
from the street, where a crutch
disabled person, I suppose, all fell silent;
and the child believes that the gray wolf
scarier than an infantry regiment.
And somehow pulls increasingly put the bow
to the authority of occupied leaves,
taking your
expense arising out of her space,
verbs in the past tense, the letter "l"
aria that sang
the voice of the cuckoo. Now it sounds rough,
than the same Cavaradossi - roughly as "the life of me"
or "do not drink more," -
and the hand releases the empty decanter.
However, the door is not a priest or rabbi,
but the era named Finnish
de sekl. Fashionable all black: shirt, socks, underwear.
As a result you have it all with her
pulling off, housing
illuminated by light in about thirty watts
but with the mouth instead of the joyful "viva!"
breaks "to blame."
New Times! Sad times!
The things in the windows that bear their own names,
share them on
those that you are able to use it, and those
which, on their own dark
you equate the dream
mankind - essentially from it
the other does not have to wait - for neo
dushevlennosti lackey and
general anonymity. It is, alas, the result
breeding, whose source
no pants and not the East,
but electricity. Age at the end. Run
time requires victims ruins. Baalbek
he is not satisfied; human
also. Give him the feelings, thoughts, plus
memories. Such is the appetite and taste
time. I do not hurry,
but I filed. I'm not a coward; I am ready to be the subject of
Last, if this is a whim
time, from top to bottom
beholder - or over the shoulder -
their prey, that still
moves and hot
to the touch. I'm ready to sand me
and brought to me on foot
traveling eyelet
the lens does not look and do not
filled with strong feelings. As for me,
moving outward
time is not worth attention. moving back
sto'it or stoi't as a facade,
brushing the garden,
then on the game of chess. Age was finally
good. Is that the dead
in abundance - but tenants
excluding the data of the author of lines,
also rife, and for the future
fit, giving time,
marinate or bring them down into the cheese
a chamber version of black holes,
in space. Or - the world
photographed and duplicated - six
nine, eliminating flattery -
to them not to climb after
hurry at each other like a pile of firewood.
To the accompaniment of air crashes,
century comes to an end; Prof.
mutters, pointing up, on the Earth's layers
the atmosphere, which explains the heat,
rather than as a single
points to get there, where the composition of the clouds
mixed with our "save", "do not torture"
"I'm sorry", forcing the beam
to exchange his gold for silver.
But Century, gathering their possessions,
regards as retro
and this. On the pole husky barks and flies flag.
In the west, looking east into a fist,
see the fence, hut,
which are lively. Scared the forest of hands,
Birds take wing and fly south,
where there is a ditch, apricot,
palm, turbans, and somewhere in there-there sounds.
But peering into other people's traits,
it is clear that here and there
The main similarity between the simple spot
and, say, a classic canvas
that you are in one of their
copy will not meet. Nature, as a bard yesterday -
blueprint, as thought Chela -
letter, like a swarm - a bee
sincerely appreciate the principle of mass circulation,
fear of exclusivity, disappearances
energy, the best guard
which has a license. The space inhabited.
Time friction on it voluntarily
how much you want to grow. But
your eyelid closes. Only one sea
calmly turn blue from afar saying,
the word "dawn", then - "nothing."
And hearing this, I want to quit digging
land, sit on the boat and sail,
and sail - not for purposes of opening
island or plants, the beauty of other latitudes,
new organisms, but exactly the opposite;
mainly - the mouth. Смотрите также: | |
