Чаинки плавают и падают на дно.
В окне мелькают здания вокзалов.
А ты любила порошковое вино,
И Петербург, и вонь его каналов.
Мы плавали, и тёмные очки
Скрывали похождения ночные.
На Марсовом мы сеяли бычки
На лавочке. И тени ледяные
Мне разрешали обнимать тебя.
Пусть это глупо выглядело. Всё же,
Почти три года, вплоть до января,
Твои балетки у меня в прихожей.
Что это было? Трудно объяснить.
Ты всё забыла, да и я пытаюсь.
Стараюсь улыбаться, меньше пить,
Пишу стихи, по городам мотаюсь.
Но каждый раз на верхней боковой,
Под этот лязг железного вагона,
Я вспоминаю с некой теплотой
Холодный дом и стены из картона.
Caulks swim and fall on the bottom.
The windows flashes the station buildings.
And you loved powder wine,
And Petersburg, and the stench of his channels.
We swam and dark glasses
Hiding the adventures of the night.
On Mars, we sowed bulls
On the bench. And the shadows of icy
I was allowed to hug you.
Let it stupid looked. Yet,
Almost three years, up to January,
Your ballets in my hallway.
What was it? Hard to explain.
You forgot everything, and I'm trying.
I try to smile, drink less,
I am writing poems, in the cities I dare.
But every time on the top side,
Under this clang of iron car,
I remember some warmth
Cold house and walls from cardboard.
