Обледенелая петля
Очередного февраля
Услужливо приспущена с архангельских чертогов.
О, как это мило!
Бросайте и мыло!
Для подведенья окончательных итогов!
Бросив в воду щепотку соли,
Я из озера сделал море.
Я живу по своей воле.
В Гоморре. В Гоморре
Я стараюсь держаться и скромно, и гордо.
И по мне, как по всякому жителю этого города,
Флегматично звонит колокол.
Я тащу за собою волоком
Эти дни. И в моей голове
Вдруг возник человек.
Только если позволить себе с ним всё,
И меня засосёт, и его засосёт.
Иногда, напиваясь пьяным,
Я живу по своей воле.
Не по чьей-нибудь, а по своей!
И со мною мой Хемингуэй.
Пусть звучит это очень странно,
Его полное имя — Анна.
И я буду с ним счастлив сутки,
А, быть может, и целых двое.
Иногда я мечтаю: «Суки,
Отвяжитесь, оставьте в покое!»
Иногда представляю, что я старик,
И выходит, что ты моё море.
То, что озером вновь обернётся вскоре...
Обледенелая петля
Очередного февраля
Услужливо приспущена с архангельских чертогов.
О, как это мило!
Бросайте и мыло!
Для подведенья окончательных итогов!
Любовь земная — это когда,
Безумно ебёшься на лестничной;
Ебёшься даже во время месячных,
Расшатывая за кроватью кровать.
Оставшаяся незамеченной
Седая затравленная звезда
Лучами царапает зеркало льда.
И ей на земную любовь плевать.
И в этом есть что-то карябающее,
Цепляющее и горячее,
Плюющееся, смеющееся,
Щемящее есть и щенячее.
Здесь необходимо горючее
Для всякого разного случая.
Вспоминая твой греческий нос,
И камчатских волос жгут,
И улыбку глаз, что моим лгут,
Я ногами топтал черничник,
Как болотный опричник Сум.
У меня недалёкий ум.
Я живу, ничего не делая,
Мыслю символьно — это, как правило.
А нередко совсем символически.
У меня есть жена смелая,
Что всего меня избуравила,
Измотала любовью всего практически.
Я смело выйду на крайность:
Не верю в твою невменяемость,
Не верю в свою невтебяемость.
