Письмо первое
Что ты знаешь, Тэйми, о других, не таких, как мы,
У которых ни трещины нет в середине кормы,
У которых тела упруги, рубашки заправленные в штаны,
И всегда заточены сабли, и курки всегда взведены,
И ни капли чувства вины.
Как друг друга они целуют, Тэйми, и зубы у них блестят,
Они делают даже не то, что могут, а только то, что хотят,
Как идёт им любой цвет и всякий наряд,
Как их матери гладят им брюки,
а они изнывают от скуки и вечно на чём-то торчат,
как отцы их молчат.
Знаешь, Тэйми, как их женщины жарки и как легки,
как похожи они на тех, о которых ты пишешь стихи,
Но внутри у них что-то такое, что лучше тебе не знать,
и наутро у них на лбу проступают грехи,
и они накладывают мэйк-ап,
каждый раз, как только покинут кровать.
Если бы, Тэйми, они были такие же точно, как я и ты,
Их бы каждая тварь узнавала за три версты,
И за ними бы волочилась до самых ворот,
И заглядывала бы им в глаза и смотрела в рот,
Потому что легко отхватить от чужих щедрот,
Когда мясо с изнанки, и прямо вот…
Но к чему эти тонкости, если они вокруг
беззаботно спят, не разнимая рук,
Голоса их хмельны, и податлива плоть у подруг,
И пускай они реагируют уже не на смысл, а на звук,
но у них не бывает никакого «вдруг»…
И ты думаешь, Тэйми, что мы их переживём,
Потому что мы верим, и знаем, куда идём,
Потому что любовь мы из каждой строки наскребём…
Но ты знаешь, Тэйми, несправедливость вся в том,
Что они изнутри сияют точно таким же огнём,
Как и мы, когда любят друг друга…
И мы никогда не поймём,
Как у них получилось не выпасть из круга.
Письмо второе
Кто мы, Тэйми, скажи, как нам себя назвать -
Каждый раз, как в последний, ложащиеся в кровать?
Не научены ничему, кроме петь, писать и страдать,
И разматывать сердце, как пластырь,
Чтобы вечно кого-то латать.
Мы не лекари и не пекари… мы даже не рыбаки.
Но порой нас вскрывает так, что свет пробивает кишки.
Тяжелы наши мысли, слёзы легки.
Отчего же нам плачется, Тэйми, какая у нас беда?
Просто стыдно признаться, как взрослым нам хочется иногда,
Чтобы мама и папа любили нас маленьких, там и тогда…
Ладно, не думай об этом… так, ерунда.
Ты замечаешь, Тэйми, как ночью взмывают над городом наши дома,
И летят всё выше и выше? И можно сойти с ума,
Понимая, что утром с нами случится не небо, не космос, а та же тюрьма,
И мы сходим с ума, но привычно выходим опять из своих квартир,
И идём покупать хлеб и кефир.
Из своих персональных пустынь шлём друг другу скупые звонки,
Из двухкомнатных поднебесий, из чумы, из пурги, из цинги -
Мы всё тянем незримые нити, словно пальцы одной руки,
Но по-прежнему так далеки…
Всё, за что нас полюбят, Тэйми, не сейчас, а когда-то потом,
Мы уместим в одной тетради всё целиком.
Если нам повезёт, наша музыка останется под потолком
колдовать, вынимая душу.
Посмотри, я ведь тоже трушу.
Но это же вовсе не повод молчать о чём-то таком…
Кто мы, Тэйми, скажи, если дарим то смерть, то любовь, то грусть,
Я смотрю на нас, слушаю, трогаю, и не разберусь.
Всё окажется просто однажды - я взлечу и на звонкие нити порвусь,
И рассыплюсь по небу, как ты.
Ну и пусть, моя радость… и пусть, пусть…
Письмо третье
Слушай, слушай, это же глупо – вот так надраться, чтоб всё посметь.
С вечера в сердце мерцает золото, утром в башке звенит только медь.
Если вечно с изнанки ноет, а с лицевой ещё можно терпеть -
Это не жизнь, Тэйми, это такая смерть.
Просто однажды от нас уезжают, уходят, и с кем-то живут далеко
самые наши любимые –
падают в прошлое, как в молоко.
И больше оттуда ни звука, ни строчки, ни слова - вообще, ничего!
Ты живёшь потом, а в тебе дыра – величиной с тебя самого.
Иногда ты в неё смотришь и думаешь: ого!..
Слушай, Тэйми, ведь мы потому так легко проживаем друг друга насквозь,
Что ныр The first letter
What do you know, Tame, on the other, not like us,
In which no crack is not in the middle of the stern,
In which the elastic body, the shirt tucked into pants,
And always sharpened swords, and hammers are always charged and
And not a drop of guilt.
As they kiss each other, Tame, and teeth they shine,
They do not even what may, but only what they want,
How is it any color and every outfit,
As their mother ironed them pants,
and they are languishing from boredom and always on something sticking out,
as their fathers are silent.
Know Tame as their women and how easy cooking,
how similar they are to those of whom you write poetry,
But inside they have something that is better for you not to know,
and the next morning they appear the sins on his forehead,
and they impose make-up,
every time, as soon leave the bed.
If, Tame, they were exactly the same as you and me,
They would recognize every creature for three miles,
And behind them would be dragged to the gate,
And be looked into their eyes and looked into his mouth,
Because it's easy to grab from others the bounty,
When the meat from the inside, and right here ...
But what these details, if they are around
carefree sleep, not Unscrambling hands
Their voices intoxicating and supple flesh of her friends,
And even if they do not react to the meaning and the sound,
but they do not have any "suddenly" ...
And you think, Tame, we will survive them,
Because we believe, and we know where we are going,
Because we love each line of naskrebёm ...
But you know, Tame, injustice, all that
What do they shine from the inside exactly the same fire,
Like us, when they love each other ...
And we never will understand,
As they did not fall out of the circle.
the second letter
Who are we, Tame, tell me, how can we call ourselves -
Each time in the last bed in the bed?
Not learn anything but sing, write, and suffer
And to unwind the heart, as a patch,
To forever somebody patched.
We are not doctors and do not bakers ... we do not even fishermen.
But sometimes we have so reveals that the light penetrates the intestine.
Our thoughts are heavy, easy tears.
Why do we laments Tame what our trouble?
Just a shame to admit as an adult, we sometimes want to,
To Mom and Dad loved us little, then and there ...
Okay, do not think about it ... well, nothing.
You notice, Tame as night soar over the city, our home,
And fly higher and higher? And you can go crazy,
Realizing that in the morning does not happen with us heaven, not space, but the same prison,
And we're going crazy, but habitually go out again from their apartments,
And we go to buy bread and yogurt.
From their personal deserts we send each other doling calls
From two-skies from the plague of the blizzard of scurvy -
We all pull the invisible thread, like the fingers of one hand,
But still so far away ...
All for what we love, Tame, not now, but sometime later,
We fit in a notebook the whole thing.
If we're lucky, our music will remain under the ceiling
magic, taking the soul.
Look, I'm too coward.
But this is not a reason to keep quiet about something that ...
Who are we, Tame, say, if we give the death, love, grief,
I look at us, listen, touch, and will not understand.
Everything will be just one day - I vzlechu and tear calls thread
And I will scatter across the sky, like you.
Well, let him, my joy ... and let, let ...
The third letter
Listen, listen, this is stupid - like that get drunk, to dare everything.
In the evening in the heart of the gold shimmers in the morning in your head only copper rings.
If ever the reverse side aches, and can tolerate more from the front -
This is not life, Tame, it is such a death.
Just one of us go, go, and someone living far away
most of our favorite -
fall in the past, both in milk.
And most of out a sound, not a line, not a word - do nothing!
You live then, and you hole - the size of yourself.
Sometimes you look at it and think: Wow ..!
Look, Tame, because we are so easy to get along with each other through,
What nyr Смотрите также: | |
