Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам,
вдоль березовых рощ, отбежавших во тьме, к треугольным домам,
вдоль оврагов пустых, по замерзшей траве, по песчаному дну,
освещенный луной, и ее замечая одну.
Гулкий топот копыт по застывшим холмам -- это не с чем сравнить,
это ты там, внизу, вдоль оврагов ты вьешь свою нить,
там куда-то во тьму от дороги твоей отбегает ручей,
где на склоне шуршит твоя быстрая тень по спине кирпичей.
Ну и скачет же он по замерзшей траве, растворяясь впотьмах,
возникая вдали, освещенный луной, на бескрайних холмах,
мимо черных кустов, вдоль оврагов пустых, воздух бьет по лицу,
говоря сам с собой, растворяется в черном лесу.
Вдоль оврагов пустых, мимо черных кустов, -- не отыщется след,
даже если ты смел и вокруг твоих ног завивается свет,
все равно ты его никогда ни за что не сумеешь догнать.
Кто там скачет в холмах... я хочу это знать, я хочу это знать.
Кто там скачет, кто мчится под хладною мглой, говорю,
одиноким лицом обернувшись к лесному царю, --
обращаюсь к природе от лица треугольных домов:
кто там скачет один, освещенный царицей холмов?
Но еловая готика русских равнин поглощает ответ,
из распахнутых окон бьет прекрасный рояль, разливается свет,
кто-то скачет в холмах, освещенный луной, возле самых небес,
по застывшей траве, мимо черных кустов. Приближается лес.
Между низких ветвей лошадиный сверкнет изумруд.
Кто стоит на коленях в темноте у бобровых запруд,
кто глядит на себя, отраженного в черной воде,
тот вернулся к себе, кто скакал по холмам в темноте.
Нет, не думай, что жизнь -- это замкнутый круг небылиц,
ибо сотни холмов -- поразительных круп кобылиц,
из которых в ночи, но при свете луны, мимо сонных округ,
засыпая во сне, мы стремительно скачем на юг.
Обращаюсь к природе: это всадники мчатся во тьму,
создавая свой мир по подобию вдруг твоему,
от бобровых запруд, от холодных костров пустырей
до громоздких плотин, до безгласной толпы фонарей.
Все равно -- возвращенье... Все равно даже в ритме баллад
есть какой-то разбег, есть какой-то печальный возврат,
даже если Творец на иконах своих не живет и не спит,
появляется вдруг сквозь еловый собор что-то в виде копыт.
Ты, мой лес и вода! кто объедет, а кто, как сквозняк,
проникает в тебя, кто глаголет, а кто обиняк,
кто стоит в стороне, чьи ладони лежат на плече,
кто лежит в темноте на спине в леденящем ручье.
Не неволь уходить, разбираться во всем не неволь,
потому что не жизнь, а другая какая-то боль
приникает к тебе, и уже не слыхать, как приходит весна,
лишь вершины во тьме непрерывно шумят, словно маятник сна.
Иосиф Бродский 1962г. You poskachesh in darkness, the endless cold hills,
along the birch groves, ran in the dark, triangular houses
along ravines empty, the frozen grass on a sandy bottom,
moonlit, and noticing one.
Echoing clatter of hooves on the frozen hills - it's nothing to compare,
are you down there, along ravines you veshsya your thread,
there somewhere in the darkness of the road runs off your stream,
where the slope of rustling your fast shade on the back of bricks.
Well, he jumps on the frozen grass, dissolving darkness,
originating in the distance, illuminated by the moon, in the vast hills
past the black bushes along the ravines empty, the air has a face,
speaking to himself, dissolves in the black forest.
Along ravines empty, past the black bushes - will not find a trace,
even if you are brave and curls around your feet light,
anyway you it never would not you manage to catch up.
Who rides in the hills there ... I want to know, I want to know.
Who is it gallops who rushes under Frigid mist, say,
lonely face turned to the forest king -
appeal to the nature of the triangular faces of houses:
who rides one there, lit queen of hills?
But Pine Gothic Russian plains absorbs answer
from the open windows has a beautiful grand piano, the light parted,
someone jumps in the hills, moonlit, near the heavens,
on frozen grass, past the black bushes. Approaching forest.
Between the low branches of a horse sparkle emerald.
Who is on his knees in the dark at beaver dams,
who looks at himself reflected in the black water,
he returned to his room, who was riding in the hills in the dark.
No, do not think that life - it's a vicious circle of tall tales,
For hundreds of hills - amazing cereals mares
of which in the night, but in the moonlight, past sleepy district
falling asleep in a dream, we are rapidly we skip to the south.
I appeal to nature: it is the riders rushing into the darkness,
creating their own world in the likeness of a sudden you think
by beaver dams, from the cold wastelands fires
cumbersome to dams, to mute the crowd lights.
Anyway - Return ... Anyway, even in the rhythm of ballads
there is some run, there is some sad return,
even if the Creator of the icons of their lives and not sleeping,
suddenly appears through the spruce Cathedral something as hooves.
You, my woods and water! who will travel, and who, as a draft,
penetrates you, who saith, and who bluntly,
who stands on the sidelines, whose palms lie on shoulder
who lay on his back in the dark in the icy creek.
Not captive to leave, do not understand all of captivity,
because it is not a life, and the other kind of pain
clings to you, and have not heard, as spring comes,
only the top of the continuous noise in the darkness, like a pendulum sleep.
Joseph Brodsky, 1962. Смотрите также: | |
