Альбом "Любовь моя,цвет зеленый" (1995)
Музыка: Фролова Е.
Слова: Губанов Л.
ПОЛИНА
Полина! Полынья моя!
Когда снег любит -
значит, лепит,
А я, как плавающий лебедь,
В тебе, не помнящей меня.
Полина! Полынья моя!
Ты с глупым лебедем свыкаешься,
И невдомек тебе, печаль моя,
Что ты смеркаешься, смыкаешься,
Когда я бьюсь об лед молчания.
Снег сыплет то мукой, то мУкой,
Снег видит, как чернеет лес,
Как лебеди, раскинув руки,
С насиженных слетают мест.
Вот только охнут бабы в шали,
Дохнут морозиком нечаянно,
Качать второму полушарию
Комочки белого отчаянья.
И вот над матерьми и женами,
Как над материками желтыми
Летят, курлычут, горем корчатся -
За теплые моря в край творчества.
Мы все вас покидаем, бабы!
Мы - лебеди, и нам пора
К перу, перронам, переменам,
Не надо завтра мне пельмени -
Я улетаю в 22!
Забыв о кошельках и бабах,
Ждут руки на висках Уфы,
Как рухнут мысли в девять баллов
На робкий, ветхий плот строфы.
Душа моя, ты - таль и опаль,
Двор проходной для боли каждой,
Но если проститутка кашляет,
Ты содрогаешься, как окрик!
И все же ты тепла, и зелена,
И рифмой здорово подкована.
Я сплю рассеянным Есениным,
Всю Русь сложив себе под голову!
Давно друзей не навещаю я.
Все некогда - снега, дела.
Горят картины Верещагина
И пеплом ухают в диван!
И где-то с криком непогашенным
Под хохот и аплодисменты
В пролет судьбы уходит Гаршин,
Разбившись мордой о бессмертье.
Так валят лес, не веря лету,
Так, проклиная баб и быт,
Опушками без ягод слепнут
Запущенные верой лбы.
Так начинают верить небу
Продажных глаз, сгоревших цифр,
Так опускаются до нэпа
Талантливые подлецы.
А их уводят потаскухи
И подтасовка бед и войн,
Их губы сухо тянут суки.
Планета, вон их! Ветер, вон!
При них мы сами есть товар,
При них мы никогда не сыты,
Мы убиваем свой талант,
Как Грозный собственного сына!
Но и тогда, чтоб были шелковыми,
Чтобы не скрылись ни на шаг,
За нами смотрят Балашовы
С душой сапожного ножа.
Да! Нас опухших и подраненных,
Дымящих, терпких, как супы,
Вновь разминают на подрамниках
Незамалеванной судьбы.
Холст тридцать семь на тридцать семь.
Такого же размера рамка.
Мы умираем не от рака
И не от старости совсем.
Мы сеятели. Дождь повеет,
В сад занесет, где лебеда,
Где плачет летний Левитан, -
Русь понимают лишь евреи!
Ты - лебедь. Лунь. Свята, елейна.
Но нас с тобой, как первый яд,
Ждут острова святой Елены
И ссылки в собственное "я".
О, нам не раз еще потеть
И, телом мысли упиваясь,
Просить планету дать патент
На чью-то злую гениальность.
Я - Бонапарт. Я - март. Я плачу
За морем, как за мужиком,
И на очах у черных прачек
Давлюсь холодным мышьяком.
Господь, спаси меня, помилуй!
Ну, что я вам такого сделал?
Уходит из души полмира,
Душа уходит в чье-то тело.
И вот уже велик, как снег,
Тот обладатель.
Не беспокоясь о весне,
Он опадает.
Но он богат, но он базар,
Где продают чужие судьбы.
Его зовут месье Бальзак
И с ним не шутят.
С его пером давно уж сладу нет,
Сто лет его не унимали.
Ах, слава, слава, баба слабая,
Какие вас умы не мяли?
Когда мы сердце ушибаем,
Где мысли лезут, словно поросль,
Нас душат бабы, душат бабы,
Тоска, измена, ложь и подлость.
Века, они нам карты путают,
Их руки крепче, чем решетки,
И мы уходит, словно путники
В отчаянье и отрешенность.
Мы затухаем и не сетуем,
Что в душу лезут с кочергою.
Как ветлы над промокшей Сетунью,
Шумят подолы Гончаровых.
Ах, бабы, бабы, век отпущен вам,
Сперва на бал, сперва вы ягодка,
За вашу грудь убили Пушкина.
Сидела б, баба, ты на якоре!
Ау! Есенину влестившая
Глазами в масть, устами в кленах
Ты обнимаешь перестывшего
За непознавших, но влюбленных.
Тебе, не любящей о The album "My love, the color green" (1995)
Music: Frolov E.
Words: Gubanov L.
PAULINE
Pauline! Polynya mine!
When the snow loves -
then sculpts,
But I was like a floating swan
In you are not remembering me.
Pauline! Polynya mine!
You get used to the silly swan,
And it never occurred to you, my sadness,
What do you get dark, closes,
When I fight on the ice of silence.
Snow pours the flour, the flour,
Snow sees the blackened wood,
Like swans, arms outstretched,
Flies from familiar places.
Here are just a gasp women in shawls,
Morozik die accidentally,
Swing the second hemisphere
Lumps of white despair.
And over the mothers and wives,
As the continents over yellow
Flying, kurlychut, writhe with grief -
During the warm sea to the edge of creation.
We leave you, women!
We - swans, and we should
By the pen, aprons, change,
It is not necessary to me tomorrow dumplings -
I am going to 22!
Forgetting about the purses, and broads,
Waiting hands on temples Ufa,
As the collapse of thought in nine points
On the timid, the old raft stanza.
My soul, you - hoist and opal,
Courtyard entrance to the pain of each,
But if the prostitute is coughing,
You shudder as Shout!
Yet thou art lukewarm, and greener,
And rhyme great savvy.
I sleep scattered Yesenin,
All Rus folded under his head!
Long time friends came to see me.
All once - snow cases.
Burn pictures Vereshchagin
And ashes uhayut in bed!
And somewhere screaming outstanding
Under the laughter and applause
The fate of flight leaves Garshin,
Break the snout of immortality.
So felled forest, not believing the fly,
So, cursing women and life,
Edge of berries without blinded
Running faith foreheads.
So start believing the sky
Sellin eyes burnt digits
So go down to the NEP
Talented scoundrels.
Their gone sluts
And juggling of troubles and wars,
Their lips dry pull bitches.
Planet, won them! Wind, out!
When they do, we have the goods,
With them, we never satisfied,
We kill your talent,
How Terrible own son!
But then, so were silk,
In order not to have disappeared on a step,
For us look Balashov
With the soul of shoe knife.
Yes! We were swollen and podranennyh,
Fuming, tart, like soups,
Knead again on a stretcher
Nezamalevannoy fate.
Canvas thirty-seven to thirty-seven.
The same frame size.
We do not die from cancer
And not from old age at all.
We are sowers. Rain will blow,
The garden will bring, where quinoa,
Where weeps summer Levitan -
Russia understands only the Jews!
You - the swan. Lun. Saints, unctuous.
But you and I, as the first poison,
Wait for the island of St. Helena
And links to its own "I".
Oh, we do not once again sweating
And, the body of thought reveling,
Ask the planet to patent
On someone's evil genius.
I - Bonaparte. I - March. I'm crying
Overseas, both man,
And the sight of the Black washerwomen
Pressure cold arsenic.
Lord, save me, have mercy!
Well, what I have done?
Leaves of half the world soul,
The soul goes into someone's body.
And now the great snow,
That the holder.
Do not worry about the spring,
He falls down.
But he is rich, but he is Bazaar,
Where to sell other people's fate.
His name is Monsieur Balzac
And do not joke with him.
With his pen had long been impossible to deal not
One hundred years did not let up.
Ah, the glory, the glory, the woman is weak,
What are your minds should be crushed?
When we hurt the heart,
Where ideas climb like growth,
We are being strangled women, strangled women,
Tosca, betrayal, lies and meanness.
Age, they confuse us card,
Their hands are stronger than the lattice,
And we go, like travelers
In despair and detachment.
We are damped and not complain about,
What soul climb to poker.
As willows over the sodden Setun,
Noisy hems Goncharov.
Ah, women, women, the age is released to you,
First to the ball, first you berry,
For your chest killed Pushkin.
B sat, Baba, you are at anchor!
Ay! Yesenin vlestivshaya
Eyes in the suit, by the mouth of maple
You hug PERMUT
For the unknown, but lovers.
You are not about loving Смотрите также: | |
