А еще тебе говорят, что ты не один
И таких, как ты, говорят, еще тьма и тьма,
И киваешь им, окей, мол, ты убедил,
Но один, один, пока не сойдешь с ума,
А когда сойдешь, на запасном его пути,
Где по пояс ромашка, хмель, резеда, чабрец,
Не встречают те, с кем можешь себя сплести,
Не встречают те, с кем мог бы себя обресть,
Ты не скажешь им, что пока не идет почтарь,
Ты еще не надписан, еще не прошел в печать,
Ты еще умеешь жить говорить мечтать,
Но уже не можешь петь обнимать молчать.
И пока еще тлеет зарево в синеве
То есть солнце садится в девять без десяти
Ты успеешь надписать голубой конверт
И лизнуть вишневую марку, прочти, прости,
Извини, что я так и остался, не вовлечен,
Не влетел в трубу, не вошел в перебор ладов,
Золотая пчела, присевшая на плечо
Серебристый пепел, ссыпавшийся в ладонь.
И таких, как ты, говорят, еще тьма и тьма,
Тьма накрыла город, обшарпанные дома,
Говорят, что вроде мимо прошла зима,
Ты глядишь на них со страхом: была зима?
Но блестят проливные рельсы в сухой пыли,
Подожди не бойся выпей на посошок
Если скажут слейся, то ты уже все пролил,
Если скажут сойди с пути, ты уже сошел.
Лишь постольку ты можешь в девять без двух секунд
Погибая от солнца, вплавленного в груди,
Говорить, что уже повинного – не секут,
Говорить, что уже погибшего – не судить.
Говорить, что ни с кем из нынешних не в родстве,
Если кто и случился рядом – его вина
Ровно в девять на эту землю придет рассвет
То есть прямо на станцию в девять придет весна.
Лебеда, чабрец цветут у тебя в груди,
Потому что ты письмо, чернильная вязь,
А еще тебе говорят, что ты не один,
Не один, динь-динь, не один, не один из вас.
Ты не вышел станом, словом, собой, лицом,
Красной ручкой надписан адрес и голубой
Ветер пахнет сухим и радостным чабрецом
Позволяет не быть, забыть, да, не быть собой.
Не один, зерно, сбереженное воробьем,
Не один, и рельсы, и улей, и почтальон,
Открываешь письмо, в котором подряд, подряд:
Не один, говорят. Не один, тебе говорят.
And you say that you are not alone
And like you say, even the darkness and the darkness,
And nods to them, okay, well, you're convinced
But one, alone, is not go crazy,
And when thou shalt on spare his way,
Where the waist chamomile, hops, mignonette, thyme,
Do not meet those with whom you could weave itself,
I do not meet those with whom could find themselves,
You will not tell them that until the postman comes,
You have not inscribed, has not yet passed to the press,
You still know how to talk live to dream,
But you can not sing silent embrace.
And still smoldering glow in blue
That is, the sun sets at nine without ten
You have time to label the blue envelope
And lick the cherry brand, read, sorry,
Sorry, I was left, not involved,
Do not flown in a pipe, was not included in the enumeration of frets,
Golden Bee, crouched on his shoulder
Silver ash poured into the palm.
And like you say, even the darkness and the darkness,
Darkness covered the city, dilapidated houses,
They say that like past winter has passed,
You look at them with fear: it was winter?
But shine heavy rails in the dry dust,
Wait, Fear not drink for the road
If they say Merge, you have all shed,
If they say come down out of the way, you're gone.
Only to the extent you can at nine without two seconds
Died from the sun, melting the chest,
Saying that even innocent - not whipped,
To say that the already deceased - not to judge.
To say that with any of the current is not related,
If anyone had a close - his fault
Exactly nine dawn will come to this earth
That is right at the station at nine in the spring will come.
Quinoa, thyme blooming in your chest,
Because you're writing, ink ligature,
And you say that you are not alone,
Not one, ding-ding, not one, not one of you.
You did not leave the camp, in a word, a face,
Red pen inscribed address and blue
The wind smells dry and joyful thyme
Lets not forget, yes, do not be yourself.
Not one grain of savings sparrow,
Not one, and rails, and the hive, and the postman,
You open the letter in which a row in a row:
No one, they say. No one, I tell you. | |
