Во дни разлук и горестных сомнений,
как нам писал из Франции Тургенев,
Не надо слез и горьких сожалений...
она уехала с другим купаться в Крым.
Я в это время по тайге, как аллигатор,
несу громадный щелочной аккумулятор,
В груди молотит, словно перфоратор,
но я молчу и напеваю про себя:
"Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Цинандали".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет черной икрой
и нежно поет ей это дивное танго."
Он был простым и скромным аллопатом,
я, впрочем, путаю - скорей, гомеопатом,
А если даже и паталогоанатом,
то все равно у них всех денег до хрена.
А я кукую от зарплаты до аванса,
изобретаю вечно чудеса баланса
И в состояньи гипнотического транса
я у окошка кассы напевал:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Гурджаани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет красной икрой
и нежно поет ей это чудное танго.
Она прелестна, ей в тени не слишком жарко.
На пляже млеют сталевары и доярки.
Гомеопат, коньяк смакуя высшей марки,
тихонько кушает протезами шашлык.
Меня трясет и зуб на зуб не попадает,
по вертолету только челюсти летают,
а временами и сознанье пропадает,
а в животе от голода ревет:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Вазисубани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет просто икрой
и нежно поет ей это страстное танго.
Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты
и не послушался ни мамы и ни папы,
А угловатые мозолистые лапы -
не для ее покрытых солнцем плеч.
Энцефалитные на мне резвятся клещи.
Я не скажу, чтоб я любил такие вещи.
В желудке чистая вода ритмично плещет.
И это все. Но я не плачу, а пою:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Напареули".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет...
и нежно поет ей это южное танго. In the days and sad partings doubt
as we wrote from France, Turgenev,
Do not be tears and bitter regret ...
she left with another swim in the Crimea.
I am at this time in the taiga as alligator,
I bear a huge alkaline battery
In breast hammer, like punch,
but I say nothing and humming to himself:
& Quot; white surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours & quot; & quot ;. Tsinandali
A firm hand he rubs her sandwich caviar
and gently sings her this wonderful tango. & quot;
He was simple and humble allopathic,
I, however, confuse - rather, homeopath,
And even if pathologist,
you still have all the money to hell.
I kukuyu paycheck to advance
invent ever wonders balance
And in a state of hypnotic trance
I sang at the box office window:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours & quot; & quot ;. Gurjaani
A firm hand he rubs her a sandwich with red caviar
and gently sings her this wonderful tango.
She is charming, her shade is not too hot.
On the beach are thrilled steelworkers and milkmaids.
Homeopathy, savoring the supreme cognac brands
quietly eats kebab prostheses.
I was shaking and teeth were chattering,
only on the helicopter flying jaw,
and time and consciousness disappears,
and my stomach from hunger roars:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours into the glass & quot; & quot ;. Vazisubani
A firm hand he just misses her sandwich caviar
and gently sings it to her passionate tango.
Why, why I did not go in homeopathy
and I did not listen to any mother and any pope,
A angular calloused paws -
not for its sun-covered shoulders.
Encephalitis ticks me frolic.
I will not say that I loved these things.
In the stomach, clean water rhythmically splashing.
And that's all. But I did not cry, and sing:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours into the glass & quot; & quot ;. Napareuli
A firm hand he rubs her a sandwich ...
and gently sings it to her southern tango. | |
