Любимая, солнце моё, восходящая в пеcнях разлуки,
голос бога, идущего в лёгких нарядах созвездий,
вызываю тебя из пространства, забытого светом,
на окружности радуги, рухнувшеё на руки соснам.
Птица – сирин, летящая в синих сполохах сирени,
птица – феникс, говорящая в глиняном тигле гнезда,
опали меня пламенем, ветками вечности вспыхни,
остуди меня перьями, мокрыми от поцелуев.
Подари мне любовь с виноградными гроздьями грусти,
с журавлиным журчанием истоки печали,
подари мне любовь и позволь мне уйти незаметно.
Приютит и меня беспокойная лодка скитаний,
и блеснёт и исчезнет, как сон как летучая рыба,
золотистая россыпь песка над зелёными вспышками моря.
Золотистая россыпь песка над зелёными вспышками моря,
узкий берег, затерянный в бешенном поиске пены,
ты причал моих пальцев, причал моих губ обожжённых,
бухта радости, бухта дугой обнявшая море.
Если день – ты лежишь и беседуешь с небом и морем,
если ночь – ты блестишь голубыми откосами бёдер,
колыбель колыбелей, к тебе возвращаются волны,
катера подползают, форштевнем царапая камни,
на закате медузы, мои прапрабабки, проходят
и лежат, наслаждаясь теплом, от тебя исходящим.
Лидиянка, рабыня стихий, истощающих злобу,
сочленение пламени с пеплом столетнего снега,
я спрошу у тебя: кто придумал твои очертанья,
кто соткал твоё имя из шелеста грозных прибоев?
Кто соткал твоё имя из шелеста грозных прибоев,
из кочующих капель и шёпота горных обвалов,
из мольбы умирающих в жёлтой пустыне бессмыслиц?
Полотняная ткань тёмно - синих проталинах песен,
половецкое поле в потухших потоках полыни,
в этом имени всё: и бамбук и болгарская роза,
ритмы Кубы, тамтамы и кардиограммы торосов.
Перекрёсток огней, кульминация гаснущих звуков,
беспокойный и чахлый, больной белокровием колос,
в этом имени всё: нищета, сумасшествие, слава.
Слава тех, кто входил в лабиринты жестокого слова,
сумасшествие тех, кто запутался в дебрях палитры,
и ещё заскорузлые руки того, кто месил неизвестность,
кто слепил твоё тело из нежного гипса туманов.
Кто слепил твоё тело из нежного гипса туманов?
кто нарушил закон превращений и солнцеворота?
кто посмел превзойти и себя и людей и природу?
Эти плечи и грудь, эта странная линия бёдер,
этот свет, излучаемый тенью, и вечная тень междугорий!
Сам Тутмес, может быть, обласкал сновиденья Атона?
Сам Майоль, может быть, снизошёл до презренного гипса?
Кто бы ни был, и велик, и прекрасен, и жалок,
кто бы ни был, он был величайший преступник и ангел,
потому что нельзя не любить это крепкое зыбкое чудо,
потому что нельзя не погибнуть, влюбившись в безжизненный камень.
Ты безжизненный камень, бессмертный, безжизненный камень.
ты цветок, раскрывающий губы для влажного трепета неба.
Ты цветок, раскрывающий губы для влажного трепета неба,
ты цветок, напоённый сиреневым соком молчанья,
безответность, вознесшая голову над корневищами леса,
беззаботность, цветущая над муравейником муки.
Порождение леса, земли, перегноя и влаги,
порождение стебля, сосущего жёсткие соли,
ты живёшь вне пространства, вне леса, вне времени года.
Эфемера, подёнка, душистая лампочка ночи,
это ты культивируешь вечность в сосуде мгновения,
это ты превозносишь бутон над землёю и стеблем.
Если я подойду и нащупаю таинство молний,
и порву провода, подводящие острые токи,
что подаришь ты мне – только вздох аромата и только
ускользающий шарик смертельной серебряной ртути.
Ускользающий шарик смертельной серебряной ртути,
одинокая капля поэзии в море метала,
я ловлю тебя сердцем, вьюнками завьюженной крови,
паутиною пальцев, сплетенной под пологом песен.
Пусть убьёт меня блеск бесконечных твоих безразличий,
пусть убьют меня яды тяжёлых твоих испарений,
лучше смерть чем бессмертие желчно – зелёной пустыни,
лучше гром и гроза, чем покойное небо покоя.
Помутившийся разум, мудрец, отрицающий мудрость,
алогизмы банальностей, логика трёх потрясений,
принимаю, поэзия, точность твою и текучесть,
принимаю твою обнищавшую гордость любовниц,
и стучится ко мне голубая невеста – разлука –
чёрный день, порождающий белую ночь озарений.
Чёрный день, порождающий белую ночь озарений,
день бездомных видений, оплаканных арфами ветра,
ты пришёл, и массивные двери тоски отворились,
ты пришёл и бессильное сердце моё онемело.
Деформация времени, длинная дрожь отражений,
окисление золота в залах зелёного зова,
сухожилия криков моих перерезаны ржавым железом,
соловьи поцелуев заброшены в пекло сугробов.
Улетайте, мои лебедята, летите, летите, летите,
длиннокрылая лебедь, растившая вас, улетела.
Пересохли ручьи, и озёра, и реки рассветов,
превращается в тождество запах цветов и бензина,
и сияет в ночи плоскостями пластов чернозёма
борозда обещаний, засеянных зёрнами грусти.
Борозда обещаний, засеянных зёрнами грусти,
награди землепашца ржаным караваем надежды,
накорми голодающих верой в себя и в уд My favorite, my sun, rising in pecnyah separation,
the voice of God, walking in light dresses constellations,
challenge you from space, a forgotten light,
on rainbow circle ruhnuvsheё arms pines.
Bird - Sirin, flying in the blue outbursts of lilac,
bird - the phoenix, speaking in a clay crucible nest
I fell off the flame, branches break out of eternity,
Cool my feathers, wet from kissing.
Give me love grapes sadness,
Crane's origins with a murmur of sadness,
give me love and let me go unnoticed.
Shelters and my restless wandering boat,
and blesnёt and disappear like a dream like the flying fish,
Golden scattering sand over sea green flashes.
Golden scattering sand over sea green flashes
a narrow beach, lost in a frantic search for the foam,
you dock my fingers, my lips burnt pier,
Bay of joy, hug the sea bay arc.
If the day - you lie, and converse with the sky and the sea,
if the night - you shine blue slopes hips,
cradle cradles, you are returned to the waves,
boats crawl, scratching stem stones
jellyfish at sunset, my great-grandmother, held
and are enjoying the warmth that comes from you.
Lidiyanka, slave elements, debilitating anger,
flame articulation with the ash centennial of snow,
I ask you: who came up with your shape,
who wove your name from a terrible rustling surfs?
Who wove your name from a terrible rustling of the surf,
from nomadic drops and whisper rock falls,
of the pleas of the dying in the yellow desert of nonsense?
Linen fabric dark - blue thawed songs
Polovtsian field extinct flows wormwood,
in the name of everything: the bamboo and Bulgarian rose,
Cuban rhythms, tom-toms and cardiogram hummocks.
Crossroads lights the culmination of fading sounds
restless and stunted, leukemia patient ear,
in the name of all: poverty, madness, fame.
Glory to those who entered the labyrinth of cruel words,
the madness of those who lost in the wilds of the palette,
and more calloused hands of who kneaded the unknown,
who molded your body from plaster gentle mist.
Who blinded your body from gentle mists plaster?
who broke the law and transformations solstice?
who dared to surpass himself and people and nature?
These shoulders and chest, the strange line of the hips,
the light emitted by the shadow, and the shadow of eternal Medjugorje!
Sam Tutmes maybe Aton was kind of a dream?
Mayol himself, perhaps descended to abject plaster?
Whoever, and large and beautiful, and miserable,
whoever he was the greatest criminal and angel
because you can not not love is strong unsteady miracle
because you can not not die, she falls in love with a lifeless stone.
You lifeless stone, immortal, lifeless stone.
you are a flower, revealing the lips wet trembling sky.
You're a flower, revealing the lips wet trembling sky,
you flower, purple juice napoёnny silence,
unreciprocated and ascended over the head of the forest rhizomes,
carefree, blooming over the anthill flour.
Generating forest land, humus and moisture,
causing stem, sucking hard salt,
you live out of space, out of the forest, it is the time of year.
Ephemeral, ephemera, fragrant night lamp,
are you kultiviruesh eternity in the vessel moments
are you over the earth extols the bud and stem.
If I go up and felt the mystery of lightning,
and tear wire, lead-sharp currents
you gave me - only the flavor and only sigh
elusive silver bead deadly mercury.
Escaping the deadly silver bead of mercury,
single drop of poetry in a sea of metal,
I catch your heart, bindweed zavyuzhennoy blood
arachnoid fingers, under the canopy of woven songs.
Let me kill the endless brilliance of your indifference,
let him kill me poison your heavy fumes,
Death is better than the immortality of bile - a green desert,
better than the thunder and the storm, the sky than the late peace.
Clouded mind, sage, denies wisdom
alogisms platitudes, the logic of the three shocks,
accept, poetry, your precision and fluidity,
accept your pride impoverished mistresses,
and knocking me blue bride - separation -
rainy day, generating a white night illuminations.
Black day, generating a white night illuminations,
day homeless visions mourn wind harps,
you came and opened the massive doors of longing,
you came and powerless My heart is numb.
Deformation of the time, a long shudder reflections
oxidation of gold in the halls of the green call,
cries my tendons were cut rusty iron,
nightingales kisses thrown in the thick of the snow drifts.
Fly away, my lebedyata, fly, fly, fly,
whitetip swan grow you flew.
Dry streams, and lakes, rivers and sunsets,
becomes an identity the smell of flowers and gasoline,
and shining in the night the planes black soil layers
furrow promises sown grains of sadness.
Furrow promises sown grains of sadness,
Awards farmer rye loaf hope
feed hungry people faith in themselves and in the beats Смотрите также: | |
