Ты едешь в гремящем автобусе по ухабистой дороге своей неумолимой судьбы,
И дышишь тем газом, что он источает, освещая грустной фарой подбитой серые лица,
Что закутались в воротники, и стоят вдоль дороги, словно столбы,
Застегнувши от промозглого ветра пальто до верхней петлицы.
Ты смотришь на эти заборы, что в окне проплывают, словно левиафана огромный хребет,
На пустыри и на свалки, залитые грязью весеннего апрельского дня,
На старух, что на соседнем сиденье обсуждают Марии Ивановны сахарный диабет,
На за рулём мужика, что остов с народом в пространстве перемещает, всех вокруг на свете браня.
А вокруг из под снега всплывает Россия, перемазав лакированные туфли твои,
И словно цунами из говна пролетело по узеньким улочкам твоего града родного,
И стоящие возле обочины похудевшие после зимы сотрудники ГАИ,
Видно, тоже начали утро сегодняшнее со стакана спиртного.
А напротив тебя вдруг очухался пьяный дед с аккордеоном, с трудом продрав мутные очи,
И начал нести он хуйню про хохлов, про проделанные Горбачёвым страшные ошибки,
И сказал, что споёт он песню про наше бытие, ведь терпеть уже больше нет мочи.
Как пел крошка Енот - хмурый день светлее от улыбки.
И тогда наверняка, вдруг запляшут облака,
И кузнечик запиликает на скрипке.
С голубого ручейка начинается река,
Ну, а дружба начинается с улыбки.
С голубого ручейка начинается река,
Ну, а дружба начинается с улыбки.
И от этой телеги прокуренным голосом деда тебе стало хуёво,
Как наркомана при ломке, стало колбасить, руки сжались в кулаки,
Захотелось завыть волком посреди осенней рощи кленовой,
И кровью налились по самые веки доселе сонные зрачки.
Ты вспомнил, как пиздил по утру жену за хрючево, что она хуёво сварила,
Как плюнул соседу под дверь, пидорасу, тому, что купил себе новый кайенн,
Поджёг ты шалаш на свалке возле дома, что на лето себе бомжи смастерили,
И в ебло кинул сдачу, на которую в макдональдсе хотел наебать в красной кепке тюлень.
Взял ты деда за шкирняк и к дверям потащил, как мешок, полный говна,
И на улицу вышвырнул его вместе с гармонью, под кудахтанье бабок и свист постового,
Ведь как никто другой ты знаешь, что улыбка на улицах серого города с мученьем умерщвлена,
И улыбаются тебе на Руси лишь проститутки из шалмана, пусть грязного, но центрового.
Россия для грустных, ты понял это после первого дня на этой земле,
Ведь жить тут можно лишь в обличье грустных, будто с похорон, унылых щщей.
И пусть крошка Енот поёт, что от улыбки станет хмурый день светлей,
В его мультяшном мире не было хрустящих от жизни хрящей. You're going to clattering bus on the bumpy road of his inexorable fate,
And breathe the gas that he exudes, sad lighting headlamp lined gray face,
What wrapped in collars, and stand along the road, like the pillars,
Zastegnuvshi from Chillwind coat to the upper tabs.
You look at these fences that the floating window like a leviathan huge range,
In the wastelands and dumps mud drenched spring day of April,
In the old women that the seat next to Maria Ivanovna discussing diabetes,
At the wheel guy, that skeleton of the people in the space moves, all around the world on a brane.
And around from under the snow floats Russia, smeared with your patent leather shoes,
And like a tsunami of shit flew through the narrow streets of your hometown hail,
And standing near the curb grown thin after winter traffic police,
It is evident, too, began today morning with a glass of liquor.
And in front of you suddenly ochuhalsya drunk grandfather accordion, hardly wade muddy eyes,
And he began to carry garbage about Ukrainians, about Gorbachev Realized terrible mistakes
And he said that he will sing a song about our existence, because there is no longer tolerate the urine.
As he sang Little Raccoon - gloomy day brighter smile.
And then certainly, suddenly start dancing clouds,
And grasshopper zapilikaet violin.
With blue stream river begins,
Well, and the friendship begins with a smile.
With blue stream river begins,
Well, and the friendship begins with a smile.
And from this cart smoky voice, you become grandfather cocks,
Like a drug addict when breaking was the sausage, hands clenched into fists,
I wanted to howl like a wolf in the middle of autumn maple trees,
And filled with blood up to their eyelids hitherto sleepy pupils.
You remembered the pussy in the morning his wife's hryuchevo she cocks cooked,
As the neighbor spat under the door, fag, what bought a new Cayenne,
You set fire to a tent at the dump near the house, which is currently homeless fashioned summer,
And eblo threw the change, which in the McDonald's wanted to fuck in a red cap seal.
I took you for a grandfather shkirnyak and dragged to the door, like a bag full of shit,
And the street threw it together with harmony, a cackling and whistling attendants sentry,
After all, more than anyone else you know that a smile in the streets of a gray city with a misery slain,
And they smile at you in Russia only prostitutes from tavern, even dirty, but centering.
Russia to sad, you figured it out after the first day on this earth,
After all, here you can live only in the guise of the sad, if from a funeral, sad schschey.
And let the little raccoon sings that smile will brighten a gloomy day,
In his cartoon world was not crispy on the life of cartilage. Смотрите также: | |
