у меня на губах – кровоточащий мир, вытекающий липким сиропом из ран;
на солёных ресницах – хрусталь и огни, что узорами режут зрачков моих мрак.
урони меня ввысь – проломлю пустоту и туманом рассеюсь в бетонных гробах.
мир очнётся к утру – и к утру я умру, напоследок послав колокольный набат.
пепел мрачных ворон окружает мой сон, разъедая нейронную связь в проводах. на часах – пять утра, дымно-серая вонь и дождя отпечаток сквозь прочерки дат. на столе – пистолет, под столом – алкоголь, на кровати – бардак, в голове – пустота,
в пистолете – патрон.
проливаю огонь по губам и крещу сигаретой гортань; горечь крутит нутро, дым на вкус ядовит.
(чистый опиум дорог для этих зарплат)
я иду на балкон, пьян [по]пытками жить, и взлетаю с балкона на мокрый асфальт. с неживых фонарей льётся жидкий янтарь,
с высоты оседают туман и дожди;
из меня льётся жизнь на сырой тротуар, ржавой медью втекая в пролитый бензин, разгораясь напалмом в фрактале цветов, расцветая бензоем в букете отрав; пробежавший болезненной молнией ток меня резким разрядом швыряет за грань, и вздымается к небу разящий пожар, обнажая останки гниющей души...
(я не верю, не верю! – что это душа: разве может в ней быть столько фальши и лжи?)
на границе миров растворяется кровь.
на граните могил стынут пепел и пыль.
из запястий сквозь кружево тонких оков, разрывая покров, прорастают цветы, лепестками взрезая тончайшие швы – пульс в бутонах дрожит между нитями жил: каждый новый удар порождает нарыв, из которого льёт заражённая жизнь,
с каждой каплей – сильнее;
сквозь костную ткань, по узору из трещин на хрупкой броне;
с каждой каплей – больнее;
до дрожи в руках, до излома биения в проводе вен;
с каждой каплей – пьянее;
до ряби в глазах, до мурашек и дыбом встающих волос!..
тяжелее всего – возвращаться назад и смотреть, как сгорает единственный мост, за которым на рифы плывёт галеон, неспособный сменить предназначенный курс; орошаемый пеной настойчивых волн, он врывается в шторм так, как я к нему рвусь, и, мятежный, ломает хребты своих мачт, когда парус сжигает лучами заря; он в безумном бреду потопил себя сам, как себя уничтожил когда-то и я.
и на длинных ресницах морская вода отражает обломки со дна моих глаз.
я впервые желаю вернуться назад, когда рушится мост, догорая дотла. потерявший надежду, я жаждал сломить всё, что было во мне, и из пепла восстать, но мой внутренний феникс, гниющий в пыли, был не в силах гореть в облачении льда.
над седым пепелищем звенит пустота и вливается в реквием колоколов. я стою и пытаюсь понять, кем же стал, но не в силах найти подобающих слов. вместо сердца трепещет цветочная гниль, чьи терновые заросли кутают гроб.
у меня на губах – кровоточащий мир: я от страха вонзил ему нож под ребро. on my lips - a bleeding world, flowing sticky syrup from wounds;
on salty eyelashes - crystal and lights that cut the gloom of my pupils with patterns.
drop me up - I will break through the void and disperse in a fog in concrete coffins.
the world will wake up in the morning - and by the morning I will die, finally sending the bell alarm.
the ash of the dark crows surrounds my sleep, corroding the neural connections in the wires. on the clock - five in the morning, a smoky gray stench and rain imprint through the dashes of dates. on the table - a gun, under the table - alcohol, on the bed - a mess, in the head - emptiness,
the pistol has a cartridge.
I pour fire on my lips and baptize my throat with a cigarette; bitterness twists the insides, the smoke tastes poisonous.
(pure opium is expensive for these salaries)
I go to the balcony, drunk [by] torture to live, and take off from the balcony onto the wet asphalt. liquid amber is pouring from lifeless lanterns,
fog and rains fall from a height;
life pours out of me on the damp sidewalk, pouring rusty copper into spilled gasoline, flaring up with napalm in a fractal of flowers, blooming with benzoin in a bouquet of poisons; The current that has run through with a painful lightning throws me over the edge with a sharp discharge, and a smashing fire rises to the sky, exposing the remains of a rotting soul ...
(I don’t believe, I don’t believe! - that this is a soul: how can there be so much falsehood and lies in it?)
blood dissolves on the border of the worlds.
ash and dust freeze on the granite of the graves.
flowers sprout from the wrists through the lace of thin fetters, tearing the veil, cutting the thinnest seams with petals - the pulse in the buds trembles between the threads of the veins: each new blow generates an abscess from which the infected life pours,
with every drop - stronger;
through bone tissue, along a pattern of cracks on fragile armor;
with every drop it hurts more;
to trembling in the hands, to fracture of the beating in the vein;
with every drop - drunker;
to the ripples in the eyes, to the chills and the hair standing on end! ..
the hardest thing is to go back and watch the only bridge burn down, behind which a galleon floats to the reefs, unable to change the intended course; irrigated by the foam of persistent waves, it bursts into the storm as I was striving for it, and, rebellious, breaks the spines of its masts when the sail burns with rays of dawn; He drowned himself in insane delirium, as I once destroyed myself.
and on my long eyelashes, the sea water reflects the debris from the bottom of my eyes.
for the first time I wish to go back when the bridge collapses, burning to the ground. having lost hope, I longed to break everything that was in me and rise from the ashes, but my inner phoenix, rotting in the dust, was unable to burn in the garment of ice.
emptiness rings over the gray ashes and merges into the requiem of the bells. I stand and try to understand who I have become, but cannot find the appropriate words. instead of a heart, flower rot flutters, whose thorns cover the coffin.
I have a bleeding world on my lips: I thrust a knife into his rib out of fear. Смотрите также: | |
