Я не кормил — с руки — литературу,
её бесстыжих и стыдливых птиц.
Я расписал себя — как партитуру
желёз, ушибов, запахов, ресниц.
Как куст — в луче прожектора кромешном —
осенний, — я изрядно видел тут,
откуда — шапками — растут стихотворенья,
(а многие — вглубь шапками растут).
Я разыграл себя — как карту, как спектакль
зерна в кармане, — и — что выше сил! —
(нет, не моих! — моих на много хватит) —
я раскроил себя — как ткань, как шёлк, как штапель
(однажды даже череп раскроил).
Я раскроил, а ты меня заштопал,
так просто — наизнанку, напоказ, —
чтоб легче — было — жить,
чтоб жизнь была — по росту,
на вырост — значит, вровень, в самый раз!
Я превратил себя —
в паршивую канистру,
в бикфордов шнур, в бандитский Петербург.
Я заказал себя — как столик, как убийство, —
но как–то — слишком громко, чересчур.
Я — чересчур, а ты меня — поправишь:
как позвонок жемчужный — обновишь,
где было слишком много — там убавишь,
где было слишком мало — там прибавишь.
Но главное — отпустишь и оставишь
(меня, меня! — отпустишь и оставишь),
не выхватишь, —
не станешь! — не простишь...
