смерть наряжает ёлку в фотокарточки папы и мамы.
коленки скулят от йода. праздник - а хочется плакать.
и лишние вилки как рёбра непойманной рыбы скелеты.
я в скатерти дырку сделал - меня отлупили за это.
и гости степенно на стуле за стол опускали спины.
и трепетно передавали друг другу салаты и вина.
и воздуха разом не стало в накуренном жарком доме.
я голову прятал от влажных духами пропахших ладоней.
меня целовали в щёки пунцовые мягкие уши.
ко лбу прижимались губами. виски царапали дужки.
жалели жалели и пили и пили и ватой хмелели.
и в дедушке плакала водка. он мне утыкался в колени.
и бабушка как изваянье крестилась привычно и скоро.
и будто молитву шептала: мне скоро мне скоро мне скоро.
а в полночь часы зазвонили и били 12 ударов.
меня моментально забыли. меня моментально не стало.
а я стал дышать на узоры мороза в кухонной раме.
уверен - так будет теплее уснувшим папе и маме.
Death decorates a Christmas tree in the photographs of mothers and fathers.
knees whine of iodine. holiday - and I want to cry.
and as an extra plug ribs uncaught fish skeletons.
I made a hole in the tablecloth - I beat them for it.
and visitors sedately on a chair at the table was lowered back.
and tenderly passed each other salads and wine.
and air time was not in the smoke-filled hot house.
I head to hide from the ghosts reeking wet palms.
I kissed her cheeks crimson soft ears.
He pressed his lips to her forehead. Whisky scratching the bow.
sorry sorry and we drank and drank and wool becoming exhilarated.
and grandfather cried vodka. he told me to stick his knees.
and grandmother as bright as usual, and was baptized soon.
and if prayer whispered to me soon I will soon me soon.
and at midnight the clock rang and beat 12 strokes.
I was instantly forgotten. I was instantly gone.
and I began to breathe on the patterns of frost in the kitchen frame.
Sure - it will be warmer asleep mom and dad.
