Кафе называлось,
как странная птица, -
"Фламенго".
Оно не хвалилось огнями,
оно не шумело.
Курило кафе
и холодную воду
глотало...
Была в нем гитара.
Взъерошенный парень
сидел на малюсенькой сцене.
Он был непричёсан, как лес,
неуютен, как цепи.
Но в звоне гитары
серебряно слышались трубы, -
с таким торжеством
он швырял свои пальцы
на струны!
Глаза закрывал
и покачивался полузабыто...
В гитаре была то ночная дорога,
то битва,
то злая веселость,
а то
колыбельная песня.
Гитара металась
В ней слышалось то нетерпенье,
то шелест волны,
то орлиный
рассерженный клекот,
зубов холодок
и дрожанье плечей
оголенных.
Задумчивый свет
и начало
тяжелого ритма...
Гитара
смеялась!
Со мной гитара
говорила.
Четыре оркестра она бы
смогла переспорить...
Кафе называлось,
как чья-то старинная повесть, -
"Фламенго".
Все так же
дымило кафе
и в пространстве витало...
А парень
окончил играть
и погладил гитару.
Уже незнакомый,
уже от всего
отрешенный, -
от столика к столику
робкой походкой
пошел он.
Он шел,
как идут по стеклу, -
осторожно и смутно.
И звякали деньги.
И он улыбался чему-то.
И, всех обойдя,
к закопченной стене притулился...
Я помню,
я помню все время
того гитариста!
Я чувствую собственной кожей,
как медленно-медленно
в прокуренном напрочь кафе
под названьем "Фламенго"
на маленькой сцене
я сам коченею от боли.
Гитара
смеялась!
Со мной гитара
говорила.
Четыре оркестра она бы
смогла переспорить...
Кафе называлось,
как чья-то старинная повесть, -
"Фламенго".
