1772-1834
ALL thoughts, all passions, all delights,
Whatever stirs this mortal frame,
All are but ministers of Love,
And feed his sacred flame.
Oft in my waking dreams do I
Live o'er again that happy hour,
When midway on the mount I lay,
Beside the ruin'd tower.
The moonshine, stealing o'er the scene,
Had blended with the lights of eve;
And she was there, my hope, my joy,
My own dear Genevieve!
She lean'd against the armed man,
The statue of the armed Knight;
She stood and listen'd to my lay,
Amid the lingering light.
Few sorrows hath she of her own,
My hope! my joy! my Genevieve!
She loves me best whene'er I sing
The songs that make her grieve.
I play'd a soft and doleful air;
I sang an old and moving story--
An old rude song, that suited well
That ruin wild and hoary.
She listen'd with a flitting blush,
With downcast eyes and modest grace;
For well she knew I could not choose
But gaze upon her face.
I told her of the Knight that wore
Upon his shield a burning brand;
And that for ten long years he woo'd
The Lady of the Land.
I told her how he pined: and ah!
The deep, the low, the pleading tone
With which I sang another's love,
Interpreted my own.
She listen'd with a flitting blush,
With downcast eyes, and modest grace;
And she forgave me, that I gazed
Too fondly on her face!
But when I told the cruel scorn
That crazed that bold and lovely Knight,
And that he cross'd the mountain-woods,
Nor rested day nor night;
That sometimes from the savage den,
And sometimes from the darksome shade,
And sometimes starting up at once
In green and sunny glade--
There came and look'd him in the face
An angel beautiful and bright;
And that he knew it was a Fiend,
This miserable Knight!
And that, unknowing what he did,
He leap'd amid a murderous band,
And saved from outrage worse than death
The Lady of the Land;--
And how she wept and clasp'd his knees;
And how she tended him in vain--
And ever strove to expiate
The scorn that crazed his brain;--
And that she nursed him in a cave;
And how his madness went away,
When on the yellow forest leaves
A dying man he lay;--
His dying words--but when I reach'd
That tenderest strain of all the ditty,
My faltering voice and pausing harp
Disturb'd her soul with pity!
All impulses of soul and sense
Had thrill'd my guileless Genevieve;
The music and the doleful tale,
The rich and balmy eve;
And hopes, and fears that kindle hope,
An undistinguishable throng,
And gentle wishes long subdued,
Subdued and cherish'd long!
She wept with pity and delight,
She blush'd with love and virgin shame;
And like the murmur of a dream,
I heard her breathe my name.
Her bosom heaved--she stepp'd aside,
As conscious of my look she stept--
Then suddenly, with timorous eye
She fled to me and wept.
She half enclosed me with her arms,
She press'd me with a meek embrace;
And bending back her head, look'd up,
And gazed upon my face.
'Twas partly love, and partly fear,
And partly 'twas a bashful art,
That I might rather feel, than see.
The swelling of her heart.
I calm'd her fears, and she was calm,
And told her love with virgin pride;
And so I won my Genevieve,
My bright and beauteous Bride. 1772-1834
Все мысли, все страсти, все восхищения,
Что бы ни перемешивает эту смертную рамку,
Все, но министры любви,
И кормить его священное пламя.
Офт в моих бодрствовании мечты делаю я
Снова жить снова, что счастливый час,
Когда на полпути на горе я лежал,
Рядом с башней Ruin'd.
Самогон, воровство о сцене,
Смешал с огнями Евы;
И она была там, моя надежда, моя радость,
Мое собственное дорогое Женевьева!
Она наклоняется против вооруженного человека,
Статуя вооруженного рыцаря;
Она стояла и слушала мне,
Среди затяжного света.
Немногие печали, она ее собственная,
Я надеюсь! моя радость! Мой Женевьева!
Она любит меня лучше, когда я пою
Песни, которые делают ее скорбеть.
Я играю в мягкий и долейный воздух;
Я пел старая и движущаяся история ...
Старая грубая песня, которая подходит хорошо
Это разрушает дикий и копал.
Она слушает с толкующим красним,
С удручающими глазами и скромной благодати;
Хорошо, что она знала, что я не могу выбрать
Но смотрите на ее лицо.
Я сказал ей о рыцаре, который носил
На щите жгучий бренд;
И что в течение десяти долгих лет он уйдет
Леди земли.
Я сказал ей, как он шнул: и ах!
Глубокий, низкий, умоляющий тон
С которым я пел чужой любовь,
Интерпретировал свой собственный.
Она слушает с толкующим красним,
С удручающими глазами и скромной благодати;
И она простила меня, что я смотрел
Слишком нежно на ее лице!
Но когда я сказал жестокому презрению
Это сумасшедло, что смелый и прекрасный рыцарь,
И что он пересекает горы-лес,
Ни отдыхали ни ночь;
Что иногда из дикаря,
А иногда из темноты тени,
А иногда начинать сразу
В зеленой и солнечной поляне ...
Там пришла и посмотри ему в лицо
Ангел красивый и яркий;
И что он знал, что это был злодей,
Этот несчастный рыцарь!
И что, неосознание того, что он сделал,
Он прыгает среди убийственной группы,
И спасена от возмущения хуже смерти
Леди земли;
И как она плакала и застегнула его колени;
И как она ухаживала его напрасно--
И когда-либо стремиться
Презрение, которое сумасшило его мозг; -
И что она кормила его в пещере;
И как ушло его безумие,
Когда на желтом лесных листьях
Умирающий человек он лежал; -
Его умирающие слова - но когда я достигаю
Это нерезкое напряжение всего допущенного,
Мой непоколебимый голос и пауза арфы
Беспокоить ее душу с жалостью!
Все импульсы души и смысла
Ощутил мое бессмысленное геневьева;
Музыка и долейная сказка,
Богатый и Балмин;
И надеется, и опасается, что kindle надеюсь,
Неотличимый толпой,
И нежные пожелания давно покорились,
Доблагодаря и шерижен долго!
Она плакала с жалостью и восторгом,
Она Blush'd с любовью и девственницей;
И как шум мечты,
Я услышал, как ее дышит мое имя.
Ее грудь вздымалась - она встает в сторону,
Как сознает мой взгляд, она шагает
Затем вдруг, с тимористым глазом
Она бежала мне и плакала.
Она наполовину приложила меня своими руками,
Она нажимает меня с кроткой оружием;
И сгибая голову, посмотри,
И смотрел на мое лицо.
«TWAS частично любить, а отчасти страх,
И частично 'TWAS Bashful Art,
Что я скорее чувствую, чем вижу.
Отек ее сердца.
Я успокаиваю ее страхи, и она была спокойной,
И рассказал ей любовь в девственнице;
И поэтому я выиграл мою Женевьева,
Моя яркая и красивая невеста. | |
