Чайка (1895—1896гг)
Монолог Треплева
Любит - не любит, любит - не любит, любит - не любит. (Смеется.) Видишь, моя мать меня не любит. Еще бы! Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки, а мне уже двадцать пять лет, и я постоянно напоминаю ей, что она уже не молода. Когда меня нет, ей только тридцать два года, при мне же сорок три, и за это она меня ненавидит. Она знает также, что я не признаю театра. Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр - это рутина, предрассудок. Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты, жрецы святого искусства изображают, как люди едят, пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль - маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, - то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своей пошлостью.
Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего че нужно. (Смотрит на часы.) Я люблю мать, сильно люблю; но она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом, имя ее постоянно треплют в газетах, - и это меня утомляет. Иногда же просто во мне говорит эгоизм обыкновенного смертного; бывает жаль, что у меня мать известная актриса, и, кажется, будь это обыкновенная женщина, то я был бы счастливее. Дядя, что может быть отчаяннее и глупее положения: бывало, у нее сидят в гостях сплошь все знаменитости, артисты писатели, и между ними только один я - ничто, и меня терпят только потому, что я ее сын. Кто я? Что я? Вышел из третьего курса университета по обстоятельствам, как говорится, от редакции не зависящим, никаких талантов, денег ни гроша, а по паспорту я - киевский мещанин. Мой отец ведь киевский мещанин, хотя тоже был известным актером. Так вот, когда, бывало, в ее гостиной все эти артисты и писатели обращали на меня свое милостивое внимание, то мне казалось, что своими взглядами они измеряли мое ничтожество, - я угадывал их мысли и страдал от унижения... Seagull (1895-1896)
Treplev's monologue
Loves - dislikes, loves - dislikes, loves - dislikes. (Laughs) You see, my mother doesn't love me. Still would! She wants to live, love, wear light blouses, and I am already twenty-five years old, and I constantly remind her that she is no longer young. When I’m gone, she’s only thirty-two, while I’m forty-three, and for that she hates me. She also knows that I do not recognize the theater. She loves theater, it seems to her that she serves humanity, holy art, but in my opinion, modern theater is a routine, a prejudice. When the curtain rises and in the evening light, in a room with three walls, these great talents, the priests of the holy art, depict how people eat, drink, love, walk, wear their jackets; when they try to extract morality from vulgar pictures and phrases - small, understandable, useful in everyday life; when in a thousand variations they offer me all the same, the same, the same, then I run and run like Maupassant ran from the Eiffel Tower, which was crushing his brain with its vulgarity.
New forms are needed. New forms are needed, and if they are not there, then nothing is better. (Looks at his watch.) I love my mother, I love her very much; but she leads a stupid life, always fiddles with this fiction writer, her name is constantly spoken about in the newspapers - and that tires me. Sometimes the egoism of an ordinary mortal simply speaks in me; it is a pity that my mother is a famous actress, and it seems if it were an ordinary woman, I would be happier. Uncle, what can be more desperate and stupid than the situation: it used to be that all celebrities, artists and writers were sitting at her house, and between them there was only one I - nothing, and they put up with me only because I was her son. Who am I? What am I? I left the third year of the university due to circumstances, as they say, beyond the control of the editors, no talents, not a penny, and according to my passport I am a Kiev bourgeoisie. After all, my father is a Kiev bourgeois, although he was also a famous actor. So, when it happened in her living room all these artists and writers paid their gracious attention to me, it seemed to me that with their glances they were measuring my insignificance - I guessed their thoughts and suffered from humiliation ... | |
