Надсадно мысли корчились – к тебе.
Сжималась твердь под маской белизны.
Последние огни летели вслед
Звенящим ожиданиям весны.
Я прав был, разгребая уймы лиц,
Спешащих к вдохновлению тупиц.
Я прав был, разгребая уймы лиц,
Спешащих к вдохновлению тупиц, тупиц, тупиц…
Асфальт сопротивлялся каблуку.
Душила ночи меткая петля.
Лицо было подобно старику,
Не смевшему тебе ответить: “Бля”.
Я понял, сев на черный табурет,
Что глупо ждать людей, которых нет.
Я понял, сев на черный табурет,
Что глупо ждать людей, которых нет, нет, нет, нет, нет…
Флюидами пропитана печаль.
Классически роняю веки в сон.
Изгибами дверей твои шаги.
Надрывами колец мой мерный стон.
В безумном откровении больниц
Я видел отраженья мертвых лиц.
В безумном откровении больниц
Я видел отраженья мертвых птиц, птиц, птиц, птиц, птиц…
Had thought was pierced - to you.
Squeezed by tough under the mask of whiteness.
The last lights flew after
Spring ringing expectations.
I was right, licked a lot of people,
Hurrying to inspiration Tupiz.
I was right, licked a lot of people,
Hurrying to inspiration Tupiz, stupid, stupid ...
Asphalt resisted heel.
Sticking the night label.
The face was like an old man,
I have not yet dreamed of answering: "BLA".
I understood, sowing on a black stool,
What is stupid to wait for people who are not.
I understood, sowing on a black stool,
What is stupid to wait for people that no, no, no, no, no ...
Fluids impregnated sadness.
Classically dropped eyelids into the dream.
Your steps are bends.
Outpiece rings my measured moan.
In the insane revelation of hospitals
I saw the reflection of the dead faces.
In the insane revelation of hospitals
I have seen a reflection of dead birds, birds, birds, birds, birds ...
