все мы вышли из той темноты, о которой не знали
до того как покинуть её, знавшим дабы прослыть.
породившая нас темнота непонятно ясна ли
ту по сторону сна, где растёт на съедение сныть
прочим вьючным телам, разгребающим те же глубины
понимания дня как отрезка на плоскости лет.
я сижу на траве,
и кусты первобытной рябины
еле слышно хрустят,
прорастая корнями в скелет.
скоро кончится тот,
мной замеченный в силе телесной,
мир босого огня, необузданный скрип половиц,
и душа в этой местности чувствовать станет неместной,
неуместной себя.
лишь заветренный шелест страниц
приоткроет окно в мной невидимо озеро топко,
да напрасны труды в подчинении свежих вестей —
книг лежит
друг на друге подряд
неподъемная стопка:
ветер делит их, да,
но на шесть
неподвижных
частей.
живы тем, что динамика суть истечение долга,
тем мертвы, что сильны обернут дуновения в трут
весь назначенный труд,
мы пришли в эти земли надолго
и лежать нам в земле, коли те нас к рукам приберут.
и неважно совсем,
путь на грязны песчаные пляжи,
в бесконечны леса
или прокляты богом холмы
нам с тобой предстоит, потому
что плевать куда ляжем —
в ту же самую мглу занырнем те же самые мы.
оттого, человек,
не ругай грозовую ораву
и отравы не ешь,
не бери ты морей под отчёт —
всё, что богом дано,
априори досталось по праву
нам одним и за то
пусть по воле его и течёт.
да и то не беда,
человек что — случайный антоним
к слову бог, потому что конечен насильника век.
и под божий свисток мы в понятном порядке утонем
в той же самой воде, из которой растёт человек.
