ГОЛУБЬ В САНТЬЯГО Повесть в стихах Могу я спросить мою книгу, я ли ее написал? Пабло Неруда
1 Усталость самого измученного тела легка в сравнении с усталостью души, но если две усталости сольются в одну, - то и заплакать нету сил, а плакать хочется особенно - когда устал настолько, что не можешь плакать. Так я устал однажды... От чего? От жизни? Жизнь превыше обвинений. Устал я от всего того, что в ней скорей на смерть, а не на жизнь похоже. Не сразу умирает человек, а по частичкам - от чужих болезней, таких, как равнодушие, жестокость, тихонько убивающих его. Но горе человеку, если он болезнями такими заразится, - тогда не только мертвым стал он сам, но, пребывая мертвым, умерщвляет. Есть в жизни много маленьких смертей, скрывающихся в трубке телефонной, когда так унизительно звонить, а никуда не денешься - придется. В моей проклятой книжке записной есть много номеров таких особых, что пальцу мерзко всовываться в диск, как будто набираешь номер смерти, как будто сейф тяжелый открываешь и знаешь наперед - в нем пустота и только чьи-то черепа и кости. В тот день я сделал несколько звонков, заранее бессмысленных, но нужных. Есть в слове "нужно" запах нужника, куда войдешь и в что-нибудь да влипнешь, так, что подошв потом не отскребешь. И я звонил, влипая в голоса, то в приторно-садистские, как мед, где столько звонки, как будто мухи, попавшись, кверху лапками торчат, - то в булькающие скороговоркой, как тесто, сковородки опасаясь, трусливые пускает пузыри. О, подлое изящное искусство избегновенья что-либо решает лишь тем, что не решает ничего. И каждый раз я опускал ни с чем гантель бессильных - трубку телефона. Я должен сделать был еще звонок, но телефон, как жаба из пластмассы, такое отвращенье вызывал, что я не смог... Доплелся до тахты, упал пластом, не в силах снять ботинки, заставил руку взять со стула книгу, раскрыл ее, но буквы расплывались. А это был не кто-нибудь, а Пушкин. Неужто и бессмертные бессильны в защите смертных? Кто же защитит? Неужто голос в телефонной трубке сильней Гомера, Данте, и Шекспира, и Пушкина? О, если даже Пушкин не помогает, - это страшный знак! И о самоубийстве мысль вползла в меня из дырок телефонной трубки, как та змея из черепа коня, в своих зубах скрывая смерть Олега. Я ненавижу эту мысль в себе. Она являлась в юности кокеткой, приятно ублажая самолюбье: "Самоубийство не убьет - прославит. Заставь себя признать самоубийством, - тогда тебя оценят все они". (Они, они... Спасительное слово для тех, кто слаб душой, а, между прочим, сам для кого-то входит в часть понятья под кодом утешительным - "они".) Теперь кокетка мысль старухой стала, ко мне порой являясь, будто призрак с прокуренными желтыми зубами, скрывающими тонкий яд змеиный, с издевкой усмехаясь надо мной: "Не рыпайся, голубчик, не уйдешь..." Я даже свыкся с этою старухой и побеждал ее своим презрением, а может быть, своей привычкой к ней. На свете нет, пожалуй, человека, не думавшего о самоубийстве. Мне, правда, был знаком писатель песен, набитый, как соломой, жизнелюбьем, который как-то раз расхохотался по поводу трагедии одной, закончившейся пулею банкротства: "Вот идиот!.. Мне в голову ни разу не приходила вовсе эта мысль". К нему вообще не приходили мысли. Я среди бела дня, как в темноте, лежал, не видя букв, с раскрытой книгой, но чувствовал любой морщинкой лба холодный взгляд бесцветных липких глаз безмолвно выжидающей стар Pigeons in SANTIAGO The story in verse Can I ask my book, Do I wrote it? Pablo Neruda
1 Tired of the tortured body It is easy in comparison with the fatigue of the soul, but if the two will merge fatigue in one - then cry and no power, and I want to cry - especially when so tired that you can not cry. So once I'm tired ... From what? From life? Life above charges. I'm tired of all that is in it probably to the death rather than life looks. Not once a person dies, and for particles to - by other people's illnesses, such as indifference, cruelty, quietly kill him. But woe to the man, if such catch diseases - then he was not only the dead himself, but, being dead, he kills. In life there are many little deaths, hiding in a telephone handset, when so humiliating to call, and you can not escape it - it is necessary. In my book, damned notebook there are a lot of special rooms, that disgusting finger stuck in the drive, as if the death of dial up number, It seemed to open the heavy safe and you know in advance - it void and only someone's skull and bones. That day I made a few calls, advance meaningless but necessary. There is in the word "need" outhouse odor, where you will enter in something so vlipnesh, so that the soles then not otskrebesh. And I called, got involved in the voice, in the sickly sadistic as honey, where so many calls like flies, Popa, legs sticking up - then gurgling patter, dough, pans fear cowardly blowing bubbles. Oh, the art of sneaking izbegnovenya anything decides only that it does not solve anything. And every time I went down with nothing Dumbbell powerless - up the phone. I had to do was another call, but the phone, like a toad of plastic, such disgust aroused, I could not ... Doplelsya to ottomans, formation fell, unable to take off his shoes, I forced to take a hand off the chair book I opened it, but the letters blurred. And it was not just anybody, and Pushkin. Really immortal powerless to protect the mortals? Who will protect? Surely the voice on the telephone stronger Homer, Dante, Shakespeare, and Pushkin? Oh, even if Pushkin It does not help - it's a terrible sign! And suicidal thoughts crept me from the holes of the handset, like the snake skull horse, in their teeth concealing the death of Oleg. I hate this idea in itself. She was in the basque youth, nice appease vanity: "Suicide does not kill - glorify. Make yourself to recognize suicide - then you will appreciate all of them. " (They are saving word ... for those who are weak soul, and between Incidentally, himself for someone enters into the concept of the under code comforting - "they"). Now the old woman began to flirt thought, me being sometimes like a ghost with stained yellow teeth, hiding subtle poison snake, mockingly grinning at me: "Do not rock the boat, darling, do not go away ..." I even got used to the old woman etoyu and defeated her with his contempt, and perhaps a habit of it. There is not, perhaps, the man I do not think about suicide. I, however, knew the writer of songs, packed as straw, joyous, who once laughed about one tragedy, ending bullet bankruptcy: "That idiot! .. I have never in my head I did not come all this thought. " For it does not come to mind. I am in broad daylight, both in the dark lay, without seeing the letters, with an open book, but I felt any forehead wrinkles cool look colorless sticky eyes silently expectant old | |