The gods had condemned Sisyphus to ceaselessly rolling a rock to the top of a mountain, whence the stone would fall back of its own weight. They had thought with some reason that there is no more dreadful punishment than futile and hopeless labor.
Nothing is told us about Sisyphus in the underworld. Myths are made for the imagination. As for this myth, one sees merely the whole effort of a body straining to raise the huge stone, to roll it, and push it up a slope a hundred times over; one sees the face screwed up, the cheek tight against the stone, the wholly human security of two earth-clotted hands. At the very end of his long effort, the purpose is achieved. Then Sisyphus watches the stone rush down in a few moments toward the lower world whence he will have to push it up again toward the summit. He goes back down to the plain.
It is during that return, that pause, that Sisyphus interests me. A face that toils so close to stones is already stone itself! I see that man going back down with a heavy yet measured step toward the torment of which he will never know the end. That hour like a breathing-space which returns as surely as his suffering, that is the hour of consciousness. At each of those moments when he leaves the heights and gradually sinks toward the lairs of the gods, he is superior to his fate. He is stronger than his rock.
The workman of today works everyday in his life at the same tasks, and his fate is no less absurd. But it is tragic only at the rare moments when it becomes conscious. Sisyphus knows the whole extent of his wretched condition: it is what he thinks of during his descent. There is no fate that can not be surmounted by scorn.
If the descent is thus sometimes performed in sorrow, it can also take place in joy. When the images of earth cling too tightly to memory, it happens that melancholy arises in man’s heart: this is the rock’s victory. But crushing truths perish from being acknowledged. Thus, Edipus at the outset obeys fate without knowing it. But from the moment he knows, his tragedy begins. Yet at the same moment, he realizes that the only bond linking him to the world is the cool hand of a girl. Then a tremendous remark rings out: “Despite so many ordeals, my advanced age and the nobility of my soul make me conclude that all is well.”
“I conclude that all is well,” says Edipus, and that remark is sacred. It echoes in the wild and limited universe of man. It teaches that all is not, has not been, exhausted.
All Sisyphus’ silent joy is contained therein. His fate belongs to him.
The rock is still rolling. Боги обрекли Сизифа, чтобы беспрерывно качению камень на вершину горы, откуда камень упадет обратно своего собственного веса. Они думали, с какой-то причине, что нет страшнее наказания, чем тщетной и безнадежной труда.
Ничего не сказал нам о Сизифе в преисподнюю. Мифы сделаны для фантазии. Что касается этого мифа, один видит только все усилия тела напрягает поднять огромный камень, чтобы бросить его, и толкать его вверх по склону в сто раз более; один видит лицо облажались, щека плотно прижат к камню, безопасность полностью человеку два земных-сгусткам руки. В самом конце своего долгого усилия, цель достигнута. Тогда Сизиф смотрит камень пик вниз через несколько минут в стороне нижнего мира, откуда он должен будет толкать его снова к вершине. Он идет вниз к равнине.
Именно во время этого возвращения, то пауза, что Сизиф интересует меня. Лицо, что мается так близко к камням уже камень сам по себе! Я вижу, что человек, идущий вниз с тяжелым еще размеренным шагом в сторону мук которого он никогда не будет знать конца. Это час, как передышки, который возвращает так же, как его страдания, то есть час сознания. В каждом из тех моментов, когда он выходит из высот и постепенно опускается в сторону логова богов, он превосходит его судьбу. Он сильнее, чем его рок.
Мастеровой сегодня работает каждый день в своей жизни на один и те же задачи, и его судьба не менее абсурдно. Но это трагическое только в редкие моменты, когда он становится сознательным. Сизиф знает всю меру своего жалкого состояния: это то, что он думает о во время его спуска. Там нет никакой судьбы, которая не может быть увенчана пренебрежением.
Если спуск таким образом, иногда выполняется в печали, он также может иметь место и в радости. Когда образа земли цепляются слишком плотно, чтобы память, случается, что меланхолия возникает в сердце человека: это победа горной породы. Но дробильные истины погибают от подтверждаемого. Таким образом, Edipus в начале повинуется судьбе, не зная об этом. Но с того момента, как он знает, начинается его трагедия. Но в то же время, он понимает, что только связь связывая его с миром является прохладной рукой девушки. Тогда огромное замечание кольцо из: «Несмотря на столь многие мытарства, мой преклонный возраст и благородство моей души заставляют меня сделать вывод, что все хорошо.»
«Я делаю вывод, что все хорошо,» говорит Edipus, и это замечание является священным. Это перекликается в дикой природе и ограниченной вселенной человека. Она учит, что все не так, не было, исчерпано.
бесшумная радость Все Сизиф содержится в нем. Его судьба принадлежит ему.
Рок-прежнему прокатки. Смотрите также: | |
