From the courtyard, I floated in
and watched it go down.
Heard the cup drop;
thought, "Well,
that's why they keep them around."
The blackguard sat hard, down,
with no head on him now,
and I felt so bad,
cause I didn't know how
to feel bad enough
to make him proud.
By the time you read this,
I will be so far away.
Daddy longlegs, how in the world
am I to be expected to stay?
In the night--
in the night, you may hear me call
Pa, stay your hand
and steel your resolve.
Stay where you are,
so long and tall.
Here's Lola--ta da!--to do
her famous Spider Dance for you!
Lighten up your pockets!
Shake her skirts and scatter, there,
a shrieking, six-legged millionaire
with a blight in his sockets.
Miss Montez,
the Countess of Lansfeld,
appealed to the King of Bavaria,
saying, "Pretty papa,
if you are my friend--
mister daddy longlegs, they are at it again!--
Can I see you?"
Poor Lola! A tarantula's mounting
Countess Lansfeld's
handsome brassiere,
while they all cheer.
And the old king fell from grace,
while Lola fled,
To save face and her career
You caught a fly, floating by,
Wait for him to drown in the dust;
drown in the dust of other flies,
whereby the machine is run,
and the deed is done.
Heaven has no word
for the way you and your friends
have treated poor Louis.
May god save your poor soul, Lola.
(But there is nothing I adore,
apart from that whore's black heart.)
Well, doesn't that just beat all!
Miss Gilbert,
called to Castlemaine
by the silver dollar and the gold glitter!
Well, I've seen lots,
but never, in a million years,
would think to see you, here.
Though the long road
begins and ends with you,
I cannot seem to make amends
with you, Louis.
When we go out,
they're bound to see you with me.
At night, I walk in the park,
with a whip,
between the lines
of the whispering Jesuits,
who are poisoning you against me.
There's a big black spider
hanging over my door.
Can't go anywhere, anymore.
Tell me, are you with me?
I called to you, several times,
while the change took place
and then arrived, all night,
and I died.
But all these songs,
when you and I are long gone,
will carry on.
Mud in your eye.
You asked my hand,
hired a band.
"In your heart is all that you need;
ask and you will receive," it is said.
I threw my bouquet,
and I knocked 'em dead.
Bottle of white, bottle of red.
Helpless as a child,
when you held me in your arms,
and I knew that no other
could ever love me as you loved.
But help me! I'm leaving!
I remember everything,
down to the sound of you shaving--
the scrape of your razor,
the dully-abrading black hair
that remained
when you clutched at me,
that night I came upstairs, half-dead,
and, in your kindness,
you put me straightaway
in the cupboard,
with a bottle of champagne,
and then, later, on a train.
It was dark out, I was half-dead.
I saw a star fall into the sky,
like a chunk of thrown coal,
as if god himself spat
like a cornered rat.
I really want you to do this for me,
will you have one on me?
It was dark; I was drunk and half-dead,
and we slept, knocking heads,
sitting up in the star-smoking air,
knocking heads like buoys.
Don't you worry for me!
Have one on me!
Meanwhile, I will raise my own glass
to how you made me fast
and expendable,
and I will drink to your excellent health,
and your cruelty.
Will you have one on me?
--helpless as a child,
when you held me in your arms,
and I knew that no other
could ever love me--
From the courtyard, I floated in
and watched it go down.
Heard the cup drop;
thought, "Well, that's why
they keep them around."
The blackguard sat hard, down,
with no head on him now,
and I felt so bad,
cause I didn't know how
to feel bad enough
to make him proud.
Well daddy longlegs, are you?
Daddy longlegs, are you?
Daddy longlegs, are you proud? Со двора, я плавал в
и смотрел, как идут вниз.
Слышал падение чашки;
подумал: «Ну,
поэтому они держат их вокруг «.
Мерзавец сидел тяжело, вниз,
без головы на него сейчас,
и я чувствовал себя так плохо,
потому что я не знаю, как
чувствовать себя достаточно плохо
чтобы заставить его гордиться.
К тому времени, когда вы читаете эти строки,
Я буду так далеко.
Папа Longlegs, как в мире
я должен ожидать, чтобы остаться?
Ночью--
в ночное время, вы можете услышать меня позвонить
Па, опусти руку твою
и сталь ваша решимость.
Оставайтесь на месте,
так долго и высокий.
Вот Лола - та-да! - делать
ее знаменитый паук танец для вас!
Светлее ваши карманы!
Встряхните ее юбку и рассеивает, там,
кричащий, шестиногий миллионер
с гнилью в его гнездах.
Мисс Монтес,
графиня Lansfeld,
обратился к королю Баварии,
говоря: «Довольно папа,
если вы мои friend--
Mister папа Longlegs, они на нее еще раз! -
Можно с тобой втретиться?"
Бедный Лола! Тарантул обостряющиеся
Графиня Lansfeld-х
красивый лифчик,
в то время как они все болеют.
И старый король упал с грацией,
в то время как Лола бежали,
Для того, чтобы сохранить лицо и ее карьера
Вы поймали муху, проплывают,
Подождите, пока он утонуть в пыли;
тонут в пыли других мух,
в результате чего машина запускается,
и дело сделано.
Небеса не имеет ни слова
за то, как вы и ваши друзья
пролечили бедный Луи.
Май бог спасти вашу бедную душу, Лола.
(Но есть ничего, что я обожаю,
кроме черного сердца этой шлюхи.)
Ну, разве это не просто бить всех!
Мисс Гилберт,
призван Каслмейн
серебряный доллар и золотой блеск!
Ну, я видел много,
но никогда, даже через миллион лет,
будет думать, чтобы увидеть вас здесь.
Хотя долгий путь
начинается и заканчивается с вами,
Я не могу показаться, чтобы загладить свою вину
с вами, Луи.
Когда мы выходим,
они обязаны видеть вас со мной.
В ночное время, я иду в парк,
с кнутом,
между линиями
из шептал иезуитов,
которые отравляют вас против меня.
Там большой черный паук
висит над моей дверью.
Не могу никуда ехать, больше.
Скажи, ты со мной?
Я звонила вам несколько раз,
в то время как изменение имело место
а затем прибыл, всю ночь,
и я умер.
Но все эти песни,
когда вы и я уже давно прошли,
будет продолжать.
Грязь в глазах.
Вы спросили меня за руку,
нанял группу.
«В вашем сердце есть все, что вам нужно;
просите, и получите,»он сказал.
Я бросил мой букет,
и я постучал «Em мертв.
Бутылка белого, бутылка красного.
Беспомощный, как ребенок,
когда вы держали меня в своих руках,
и я знал, что никто другой
может когда-нибудь любил меня, как ты любишь.
Но помоги мне! Я ухожу!
Я все помню,
вниз к звуку вас shaving--
скрежет вашей бритвы,
тускло-абразивной черные волосы
что осталось
когда ты вцепился в меня,
в ту ночь я поднялся наверх, полуживого,
и, в вашей доброте,
вы меня движущийся прямо вперед
в шкафу,
с бутылкой шампанского,
а затем, позже, в поезде.
Было темно, я был наполовину мертв.
Я увидел звезду, падшую в небо,
нравится кусок брошенного угля,
как если бы сам бог сплюнул
как загнанная в угол крыса.
Я действительно хочу, чтобы вы это сделать для меня,
ты один на меня?
Было темно; Я был пьян и полумертвый,
и мы спали, сбивая головы,
сидя в воздухе звезды курения,
стуки голова любит буи.
Не беспокойся за меня!
Есть один на меня!
В то же время, я поднимаю свой стакан
как вы сделали меня быстро
и расходный,
и я буду пить на ваше отличное здоровье,
и ваша жестокость.
Будет ли у вас один на меня?
--helpless как ребенок,
когда вы держали меня в своих руках,
и я знал, что никто другой
мог любить me--
Со двора, я плавал в
и смотрел, как идут вниз.
Слышал падение чашки;
мысль: «Ну, вот почему
они держат их вокруг «.
Мерзавец сидел тяжело, вниз,
без головы на него сейчас,
и я чувствовал себя так плохо,
потому что я не знаю, как
чувствовать себя достаточно плохо
чтобы заставить его гордиться.
Ну папа Longlegs, ты?
Папа Longlegs, ты?
Папа Longlegs, ты гордишься? Смотрите также: | |
