Два часа в резервуаре
Мне скучно, бес...
А. С. Пушкин
I
Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен.
II
Но подчиняясь польской пропаганде,
он в Кракове грустил о фатерланде,
мечтал о философском диаманте
и сомневался в собственном таланте.
Он поднимал платочки женщин с пола.
Он горячился по вопросам пола.
Играл в команде факультета в поло.
Он изучал картежный катехизис
и познавал картезианства сладость.
Потом полез в артезианский кладезь
эгоцентризма. Боевая хитрость,
которой отличался Клаузевиц,
была ему, должно быть, незнакома,
поскольку фатер был краснодеревец.
Цумбайшпиль, бушевала глаукома,
чума, холера унд туберкулЈзен.
Он защищался шварце папиросен.
Его влекли цыгане или мавры.
Потом он был помазан в бакалавры.
Потом снискал лиценциата лавры
и пел студентам: "Кембрий... динозавры..."
Немецкий человек. Немецкий ум.
Тем более, когито эрго сум.
Германия, конечно, юбер аллес.
(В ушах звучит знакомый венский вальс.)
Он с Краковом простился без надрыва
и покатил на дрожках торопливо
за кафедрой и честной кружкой пива.
III
Сверкает в тучах месяц-молодчина.
Огромный фолиант. Над ним -- мужчина.
Чернеет меж густых бровей морщина.
В глазах -- арабских кружев чертовщина.
В руке дрожит кордовский черный грифель,
в углу -- его рассматривает в профиль
арабский представитель Меф-ибн-Стофель.
Пылают свечи. Мышь скребет под шкафом.
"Герр доктор, полночь". "Яволь, шлафен, шлафен".
Две черных пасти произносят: "мяу".
Неслышно с кухни входит идиш фрау.
В руках ее шипит омлет со шпеком.
Герр доктор чертит адрес на конверте:
"Готт штрафе Ингланд, Лондон, Франсис Бекон".
Приходят и уходят мысли, черти.
Приходят и уходят гости, годы...
Потом не вспомнить платья, слов, погоды.
Так проходили годы шито-крыто.
Он знал арабский, но не знал санскрита.
И с опозданьем, гей, была открыта
им айне кляйне фройляйн Маргарита.
Тогда он написал в Каир депешу,
в которой отказал он черту душу.
Приехал Меф, и он переоделся.
Он в зеркало взглянул и убедился,
что навсегда теперь переродился.
Он взял букет и в будуар девицы
отправился. Унд вени, види, вици.
IV
Их либе ясность. Я. Их либе точность.
Их бин просить не видеть здесь порочность.
Ви намекайт, что он любил цветочниц.
Их понимайт, что даст ист ганце срочность.
Но эта сделка махт дер гроссе минус.
Ди тойчно шпрахе, махт дер гроссе синус:
душа и сердце найн гехапт на вынос.
От человека, аллес, ждать напрасно:
"Остановись, мгновенье, ты прекрасно".
Меж нами дьявол бродит ежечасно
и поминутно этой фразы ждет.
Однако, человек, майн либе геррен,
настолько в сильных чувствах неуверен,
что поминутно лжет, как сивый мерин,
но, словно ГЈте, маху не дает.
Унд гроссер дихтер ГЈте дал описку,
чем весь сюжет подверг а ганце риску.
И Томас Манн сгубил свою подписку,
а шер Гуно смутил свою артистку.
Искусство есть искусство есть искусство...
Но лучше петь в раю, чем врать в концерте.
Ди Кунст гехапт потребность в правде чувства.
В конце концов, он мог бояться смерти.
Он точно знал, откуда взялись черти.
Он съел дер дог в Ибн-Сине и в Галене.
Он мог дас вассер осушить в колене.
И возраст мог он указать в полене.
Он знал, куда уходят звезд дорог Two hours in the tank
I'm bored, devil ...
A. S. Pushkin
I
I am an antifascist and antifaust.
Their lives and I love chaos.
Want them bean, genosse is official
dem zait tsum Faust is short spattered.
II
But obeying Polish propaganda,
in Krakow he was sad about the Fatherland,
dreamed of a philosophical diamond
and doubted his own talent.
He picked up women's handkerchiefs from the floor.
He got excited about gender issues.
I played polo on the faculty team.
He studied gambling catechism
and learned the sweetness of Cartesianism.
Then he climbed into the artesian well
egocentrism. Combat cunning,
which was distinguished by Clausewitz,
she must have been unfamiliar to him,
because the vater was a konoderets.
Tsumbayspiel, glaucoma was raging
plague, cholera und tuberculosis.
He defended himself against the Schwarze cigarettes.
He was attracted by gypsies or Moors.
Then he was anointed as a bachelor.
Then he won a licentiate of the laurel
and sang to the students: "Cambrian ... dinosaurs ..."
German man. German mind.
Moreover, kogito ergo sum.
Germany, of course, Huber Alles.
(The familiar Viennese waltz sounds in your ears.)
He said goodbye to Krakow without strain
and drove in a droshky hastily
at the pulpit and an honest glass of beer.
III
The moon is sparkling in the clouds.
Huge tome. Above him is a man.
The wrinkle turns black between the thick eyebrows.
Devilishness in the eyes of Arab lace.
The black lead of Cordoba is trembling in my hand,
in the corner - he is viewed in profile
Arab representative Mef-ibn-Stofel.
The candles are burning. The mouse scrapes under the closet.
"Herr doctor, midnight." "Javol, dress, dress."
Two black mouths say meow.
Yiddish Frau enters inaudibly from the kitchen.
An omelet with speck hisses in her hands.
Herr Doctor traces the address on the envelope:
"Gott fine England, London, Francis Bacon".
Thoughts come and go, devils.
Guests come and go, years ...
Then not remember the dress, words, weather.
The years passed like this.
He knew Arabic but did not know Sanskrit.
And late, gay, was opened
im aine kleine fraulein margarita.
Then he wrote a dispatch to Cairo,
in which he denied the devil's soul.
Met arrived and he changed.
He looked in the mirror and made sure
that is now reborn forever.
He took the bouquet and into the girl's boudoir
set off. Und veni, see, vici.
IV
Their clarity. I. Their accuracy.
Ask their bin not to see the corruption here.
V hints that he loved flower girls.
Understand them what will give the ist ganza urgency.
But this deal is maht der grosse minus.
Di tochno shprahe, maht der grosse sine:
heart and soul of nin gehapt takeaway.
From a person, alles, it is in vain to wait:
"Stop, moment, you are wonderful."
Between us the devil wanders hourly
and every minute he waits for this phrase.
However, man, mein libe gerren,
so insecure in strong feelings,
that every minute he lies like a gray gelding,
but, like GЈte, he does not give a blunder.
Und grosser dichter Gote gave a slip,
than the whole plot put a ganze at risk.
And Thomas Mann ruined his subscription
and Cher Gounod embarrassed his artist.
Art is art is art ...
But it's better to sing in heaven than lie in a concert.
Di Kunst hehapt the need for truth feelings.
After all, he could be afraid of death.
He knew exactly where the devils had come from.
He ate der dog at Ibn Sina and at Galena.
He could drain das wasser at the knee.
And he could indicate age in a log.
He knew where the road stars went Смотрите также: | |
