утро беспокойное. колет ожидание радости - от нее некая боль в груди. любовь двоих. любовь вдвое сильная. сила чувства их внутри что-то таит. он отвозил ее в роддом, где потертые фронтоны неба текли кусками картона. так долго минуты длились, кусая, когда же появятся на свет новые глаза: одни карие, другие - зеленые. натрубили тревоги на стенах сиренами сонными. она уже в палате была в белом. тело в черном. кто-то рядом обводил контуры мелом. он представлял ее ангелом кротким, который все выдержит, который был соткан из веры. он возносил ее к небесным аркам, он представлял их четверых в залитом светом парке.
один у входа спиной видел искаженные тени выхода на стене. они у входа спиной видели искаженные тени выхода на стене.
что-то билось о семье, но некая боль в груди давила ангела к земле. в глазах не слезы, в глазах - неоткрытые глаза - одни зеленые. другие. другие. другие карие, их не сделать ярче никак. она потеряла детей, своих мальчиков. зря вязала носочки, зря отправилась ввысь, зря вязала их детские надежды о выходе в жизнь. а пятна грусти не отмывались и дальше. ее мысли уже не существовали. она легла на пол, сжала одной рукой колени, другой висок, выдавила пулю и замедление. замедление. замедление. резко дернув, распутав узлы петель, разукрасила бесцветное красным, обняв своих детей. и краски в стоны его смешались. даже в акварели не ожидалось такое разнообразие сажи. кажется, чешуя на ладонях или ступни ног недопоняты, стонут. он их вчера разбил по дороге бежал, босой. бросок до края мира не столь простой. "я ненавижу тебя!" - он прокричал, застрелив зеркало. в осколках что-то мелко меркло. полез на дерево, думал, достанет до неба опять, но не нашел. значит, завтра будет копать. треск надежд, в сундуках с шарфами. золотом основывать на пустом поводы. он сошел на нет, как и они все, но остался один, кто вне ниток, окружности основ, и внутри уже сидела пуля, гибкая и безусловная.
один у входа спиной видел искаженные тени выхода на стене. они у входа спиной видели искаженные тени выхода на стене.
тротуары снаружи стояли монотонно. он целовал стойку бара, опять пил. потом расскажи мне коктейль историю о том, как ты стал собой, расскажи, как умер джин. и сколько всадили в него приправ, чтоб так крепко брало с одного глотка. теперь тебе приходится исполнять мои желания, сшивая бинты, что, кажется, оживают. он размышлял, кем же он стал и кем уже не станет - кусочком лимона на ободке стакана, либо однородной жидкостью кайфовой массы на обочине узловой трассы. "да пофигу кем, все равно один," - подумал он, к утру став белым ангелом Пьеро. лежал, обнявши колени. еле дыша из-за лекарств, совсем один в здании с гибкими стенами.
restless morning. the expectation of joy hurts - a kind of pain in the chest from it. love of two. love is twice as strong. the strength of their feeling conceals something inside. he took her to the hospital, where the frayed gables of the sky flowed with pieces of cardboard. for so long minutes lasted, biting, when will new eyes be born: some brown, others green. sounded the alarms on the walls with sleepy sirens. she was already in the ward in white. body in black. someone nearby was tracing outlines with chalk. he imagined her as a meek angel who could endure everything, which was woven of faith. he lifted her up to the heavenly arches, he represented the four of them in a park flooded with light.
one at the entrance with his back saw the distorted shadows of the exit on the wall. at the entrance they saw the distorted shadows of the exit on the wall with their backs.
something beat about the family, but a certain pain in his chest pressed the angel to the ground. there are no tears in the eyes, in the eyes - unopened eyes - only green. others. others. other brown, they cannot be made brighter in any way. she lost her children, her boys. in vain I knitted socks, in vain I went up, in vain I knitted their children's hopes of coming out into life. and the stains of sadness did not wash away further. her thoughts no longer existed. she lay down on the floor, squeezed her knees with one hand, her temple with the other, squeezed out a bullet and slowed down. slowdown. slowdown. jerking sharply, untangling the knots of the loops, painted colorless red, hugging her children. and the colors mixed in his groans. even in watercolor, such a variety of soot was not expected. it seems that the scales on the palms or the feet are misunderstood, groaning. he broke them yesterday on the road and ran, barefoot. throwing to the edge of the world is not so easy. "I hate you!" - he shouted, shooting the mirror. in the fragments something faded finely. climbed a tree, thought he would reach the sky again, but did not find it. means that tomorrow he will dig. crackle of hopes, in chests with scarves. gold to base on empty occasions. it came to naught, like all of them, but there was only one left who was outside the threads, the circumference of the warp, and inside there was already a bullet, flexible and unconditional.
one at the entrance with his back saw the distorted shadows of the exit on the wall. at the entrance they saw the distorted shadows of the exit on the wall with their backs.
the sidewalks outside were monotonous. he kissed the bar, drank again. then tell me the cocktail story of how you became yourself, tell me how the gin died. and how many spices they put into it, so that it took so strong from one sip. now you have to fulfill my wishes by sewing bandages that seem to come to life. he wondered who he had become and who he would no longer be - a slice of lemon on the rim of a glass, or a homogeneous liquid of a high mass on the side of a junction road. "Yes, I don't care who, it's all the same," - he thought, by morning becoming the white angel of Pierrot. lay hugging his knees. gasping for medication, all alone in a flexible building. Смотрите также: | |
