Стар стал сталкер. Вверх на поверхность ни ногой, но ещё бодр на проверку - гнёт сталь о коленку.
Околело сердце в 2033-ем.
Каждый из тех, кем город населён был,
замёрзли без снега той ядерной зимой.
И крутит кручина, как торсион.
И тело гниёт, как бы ни был силён.
"Все умрут, я останусь" - все умерли.
Но спокойнее в дурке, чем в бункере.
Со слухом ли туго, за стенкой ли звуки.
Прогулки - квадратами, голова - кругом.
Ни страха, ни смерти, ни запахов.
Лишь стол, стул, гул рефрижератора.
Ежедневное "всё хорошо" в дневнике.
Нужно ли? Будет прочитано кем?
А там, наверху, уже весна вовсю.
И тысячи микрорентген в час несут
летальную дозу - они не со зла,
но каждый с блаженством бы зубы вонзал.
Улицы кажутся шире без толп.
Пуля с обоймы просилась в висок.
Вентиль разгерметизации манит.
Верьте - проблемы решают словами.
Встал так сталкер в какой-то из будней,
воззвал к антилогике, вытряхнул рассудок,
гнал здравый смысл, помял, скомкал память,
с той же минуты стал предан камланию.
Запел и рванул ненавидимый вентиль.
Да что там - сейчас он мог рвать двери с петель!
Сильное тело, но слабое сердце.
Только весна - и уже сладу нет с ним.
Налёг - и уже по ту сторону люка.
И самое страшное - что без испуга.
Кругом - всё голо, там и тут - пусто.
Счётчик Гейгера грустно похрустывал.
Больно смотреть, больно эритроцитам.
В бункер спустился, не будучи сытым.
Аккуратно по кромке порезал консерву
и завтракать прямо у выхода сел он.
А там, наверху, уже весна вовсю.
И тысячи микрорентген в час несут
летальную дозу - вдохнул и летал,
воплями раздражая гортань.
Улицы в будущем шире без толп.
Пуля с обоймы просилась в висок.
Двери разгерметизированы -
ничто уже не грозило. Star became a stalker. Up to the surface not with a foot, but still vigorous to check - bends steel on his knee.
The heart was numb in 2033.
Each of those with whom the city was inhabited,
froze without snow that nuclear winter.
And twists the torsion like a torsion bar.
And the body rots, no matter how strong.
"Everyone will die, I will stay" - everyone died.
But it is calmer in the durka than in the bunker.
Is it hard to hear, whether there are sounds behind the wall.
Walking in squares, head spinning.
No fear, no death, no smells.
Only a table, a chair, the hum of a refrigerator.
Daily "all is well" in the diary.
If necessary? Will be read by whom?
And up there, it's already spring in full swing.
And thousands of microroentgens per hour carry
lethal dose - they are not evil,
but everyone would have sunk their teeth with bliss.
The streets seem wider without crowds.
The bullet from the clip was asking for the temple.
The depressurization valve beckons.
Believe - problems are solved with words.
A stalker got up like this on some of the weekdays,
appealed to anti-logic, shook out the mind,
drove common sense, crumpled, crumpled memory,
from that moment he became devoted to rituals.
The hated valve sang and pulled.
Why, now he could tear the doors off their hinges!
Strong body but weak heart.
It's only spring - and I'm already sick with it.
He lay down - and already on the other side of the hatch.
And the worst thing is that without fear.
Around - everything is bare, here and there - empty.
The Geiger counter crunched sadly.
It hurts to watch, it hurts to erythrocytes.
I went down to the bunker without being full.
Gently cut the canned food along the edge
and he sat down to breakfast right at the exit.
And up there, it's already spring in full swing.
And thousands of microroentgens per hour carry
lethal dose - inhaled and flew,
screams irritating the larynx.
The streets in the future are wider without crowds.
The bullet from the clip was asking for the temple.
The doors are depressurized -
nothing threatened. | |
